Делать нечего, дежурная смена с гиканьем помчалась в прозекторскую… Какой диалог состоялся между разочарованными докторами и бдительной санитаркой — можно только догадываться. Гуськов процитировал лишь две фразы:
— С чего ж ты… (неумная женщина) решила, что труп жив?!
— Дык, он того… теплый был…
Витаминыч терпеливо выслушал рассказ, обвел взглядом корчащихся докторов и скорбно констатировал:
— Послал Бог работничков! Вся больница с утра на ушах стоит. Вы теперь — герои анекдотов… Петьки и Чапаевы. В следующий раз в крематорий побежим?
— Так нет у нас крематория, Виталий Вениаминыч! Не мегаполис, чай… — сокрушенно вставил я.
— Вот незадача! — огорчился шеф. — А вы, доктор Светин, решили коллег грудью прикрыть? Мой праведный гнев на себя отвлечь? Благородный вы наш… сами-то давно покойничка трехчасовой свежести воскресить пытались?
Крыть было нечем. Пару дежурств назад нашу бригаду вызвали в приемное, куда бесчисленное рыдающее цыганское семейство доставило своего главу. За три часа до этого мирно трапезничая в кругу семьи, глава вдруг посинел и помер. Что уж там с ним творили соплеменники, неизвестно (есть версия, что пытались вернуть к жизни с помощью колдовства). Но покойник остался в прежнем состоянии, и совет племени порешил обратиться к врачам.
Обнаружив в смотровой окончательный труп, я недобро взглянул на врача приемного отделения. Тот не менее выразительно скосил глаза в сторону мрачной цыганской толпы, гудящей неподалеку. Я все понял…
Полчаса мы честно имитировали процесс реанимации: били несчастное тело током, в поте лица массировали сердце, поставили подключичку и с умным видом вводили в нее физраствор… Я даже интубировал покойника и долго принуждал его дышать… Кстати, при интубации извлек из гортани огромный недожеванный кусок мяса, который и вызвал безвременную кончину: цыганский барон банально подавился. Словом, резвились по полной.
В конце концов, остановив действо, я подошел к цыганам, картинно смахнул крупные капли пота со лба и скорбно покачал головой. Женщины завыли с новой силой, а суровые мужчины долго благодарно жали руку, роняя скупые слезы…
— Виталий Вениаминыч, вы же сами признали, что в тех обстоятельствах имитация реанимации была единственным правильным решением! Зато никто не пострадал… и больница цела осталась, — гордо заявил я.
— Ага… а еще Палыч получил сертификат на сотню бесплатных гаданий у рынка, — съехидничал Гуськов. Коллеги лениво заржали.
— Ладно, проехали… — буркнул шеф. — Кого сегодня переводим?
— Семенова, Звягинцева и Горскую, — из своего угла отозвался Петрович. — Все мои… осиротею.
— Не боись. Свято место пусто не бывает. Компенсируем, — пообещал Витаминыч.
В подтверждение его слов захрипел телефон. Я снял трубку:
— Реанимация.
— Это приемное. Тут суицид. Море крови, давайте к нам, срочно!
— Какой, к лешему, крови?! У нас кардиореанимация! Хирурги где?
— На операции, их реаниматоры там же. Запарка. Так что не отвертитесь! — злорадно хохотнул доктор Симакин на том конце провода.
— Вылетаем.
Провожаемый ироничным помахиванием шефовой ручки, я выскочил в коридор. Следом с грацией груженого самосвала несся Петрович, увлекая за собой сестричку Клару и второй чемодан с реанимационным набором. Первый чемодан, который полегче, эгоистично ухватил я. С дружным топотом мы пронеслись через живой коридор из больных, испуганно жавшихся к стенам соседней с нами кардиологии, и ворвались в лифт.
Древний лифтер понимающе ткнул пальцем в кнопку первого этажа:
— Хреново кому-то?
— Еще нет, но ща будет! — оптимистично пообещал Петрович и хищно посмотрел на старца.
Дедок испуганно умолк. Лифт в последний раз издал звук делающего себе сеппуку самурая и замер. Мы прибыли.
Приемное приветствовало нас воплями, доносящимися из смотровой.
«Орет — значит, дышит… по крайней мере, выдыхает», — промелькнула мысль.
Вопли были выразительны по интонациям и похабны по содержанию. И удивительно знакомы…
В смотровой нас встретила ехидная улыбочка доктора Симакина:
— Орлы! И двух минут не прошло! Долго тренировались?
— Каждую ночь по три часа… а еще отрабатываем удары ногами по почкам. Показать? — деловито осведомился я и изящно отвел ногу.