— Да нет, никто мне не помогал. Говорил же уже, связали меня недостаточно крепко, вот я и выпутался. А дальше — дело техники… и богатого боевого опыта! — хвастливо добавил я.
— Это где же ты боевого опыта набрался? — хмыкнул Петрович. — Подумаешь, пару лет покувыркался на татами с такими же вояками, а туда же: «боевой опыт»! Я вот тоже на карате ходил… целых четыре раза. Но в силу врожденной скромности об этом молчу!
— Ну, во-первых, не пару лет, а без малого пять. А во-вторых, давайте-ка лучше думать, что нам с пленными делать.
Петрович воинственно стукнул кулаком по столу:
— А чего тут думать? Пленных не брать!
— Предлагаешь закопать их в подвале? — невесело усмехнулся я.
— Зачем закапывать? Закапывать не надо… Сдать их милиции, и дело с концом. Они нас похитили? Похитили. Причем грубо и цинично, прямо с дежурства, нанеся непоправимый ущерб отечественному здравоохранению. Это ж страшно подумать, сколько мы жизней могли бы спасти за это время!
— А мы и так спасли. Три. Твою, мою и Кларочки, — постарался я его утешить.
— Во-во! Спасли. А если бы нет? Они бы нас без зазрения совести в расход пустили. Налицо состав преступления: похищение и покушение на убийство! Звони ноль два, пусть приезжают и забирают уродов тепленькими! — горячился Ванька.
Кларочка встала:
— Простите, доктора, но мне нужно пойти попудрить носик! — и грациозно удалилась.
Я посмотрел ей вслед и почувствовал себя скотиной: тут такие дела творятся, а я все об одном думаю… Впрочем, судя по умаслившимся глазкам Петровича, он думал о том же. Я пнул его под столом.
— Не отвлекайтесь, коллега!
— Легко сказать! — пробурчал он и с видимой неохотой оторвал взгляд от удаляющегося Кларочкиного силуэта.
— В милицию, конечно, бандитов сдать можно. Но что мы скажем органам, когда нас спросят о вероятных мотивах нападения и похищения?
— А мы и не обязаны ничего говорить по этому поводу! Откуда нам знать, что этим гоблинам взбрело в голову? Может, они маньяки, которых возбуждают исключительно связанные реаниматологи? Или еще проще: у парней случилась ломка и они в отчаянии сперли из больницы реанимационную бригаду, надеясь найти у нее наркотики! Или просто обкурились травы и решили покуражиться? Да мало ли! Одно понятно: истинную причину их нападения лучше доблестной милиции не рассказывать. Не поймут-с!
— Уж это точно: решат еще, что это мы травы обкурились… или просто свихнулись хором. Знаешь, а ведь ты, пожалуй, прав: сдать их милиции, и баста! По крайней мере, до отъезда они нас беспокоить не будут.
— ЭТИ не будут, — кивнул Петрович. — Но есть, наверное, другие. Как минимум один. Это его мы ждем?
— Его. Да и кроме него есть еще Охотники. Не знаю, сколько их в Нерограде, но подозреваю, что немало. Вот это меня и тревожит больше всего: самый опасный враг, как известно, — тот, которого ты не знаешь. — Я передернул плечами. — Представляешь, Ванька, любой из нашего окружения может оказаться Охотником! Любой!
— Не паникуй, Палыч! Прорвемся.
— Да я и не паникую. Просто пытаюсь сообразить, как нам дожить до отъезда и не потерять души.
Вернулась Кларочка. Она посмотрела на наши скисшие лица и поинтересовалась:
— Умер кто-то? Или просто несварение желудков случилось?
«Шеф» гнал машину по ночному лесу, обдумывая недавний телефонный разговор с одним из своих подопечных. Как же его зовут-то? Алексеем, кажется? Впрочем, неважно. Важно другое: если толстяк действительно говорил с покойным греком один на один, могут и в самом деле всплыть новые детали, доселе неизвестные ни Светину, ни кому бы то ни было. Вопрос только, был ли такой разговор? Петрович вполне мог и соврать, благо, причин для такого вранья более чем достаточно: от банального затягивания времени в надежде на подвернувшуюся возможность побега до попытки выманить на себя его самого, шефа Охотников…
От внезапной догадки он непроизвольно надавил на газ. Машина послушно скакнула вперед, чуть не слетев на повороте с дороги. Охотник чертыхнулся и аккуратно остановил машину на обочине, продолжая мысленно анализировать свои опасения.
И в самом деле, если хотя бы на пару минут предположить невозможное: Светин каким-то образом освободился сам и освободил друзей, то дальнейшие действия любезного Пал Палыча представляются вполне логичными. Естественно, он во что бы то ни стало захочет продолжить их давешнюю беседу в подвале, но уже в другом качестве. А потом… а что, собственно, потом? Эти людишки слишком обременены своими идиотскими, ими же придуманными моральными принципами, не позволяющими им никаких радикальных поступков. Будь он сам на месте Светина сотоварищи, он бы, не особо терзаясь, пристрелил обидчиков, и дело с концом. Разумеется, предварительно вытащив из них всю необходимую информацию максимально болезненным способом.