Неофициальные вести с воли в зону проникали редко. Хотя произошел один уникальный эпизод, смертельно напугавший гэбистов. Сидел вместе с нами один очень интересный человек, лет 44-х, очень талантливый радиоинженер из Питера. Анонимщик… Но не бытовой, а политический анонимщик. Это очень своеобразные люди. Те, которые не были готовы на поступок, но эмоционально настолько ненавидели советскую действительность, что сдержаться уже не могли. Периодически страх у них уступал место эмоциям, и они начинали писать анонимные письма в ЦК КПСС, распространять листовки, обвиняющие или высмеивающие власть, именующие Брежнева маразматиком и т. п. И когда их высчитывали, а потом отправляли в зону, то и тут они демонстрировали необычную линию поведения. Например, этот инженер-радиоэлектронщик, которого, к слову говоря, заложила родная теща, жил тем, что в условиях заключения разрушает: надеждой. А там нельзя надеяться на Чудо – это распускает. Ты получил свой срок и должен был его весь отсидеть. Дай Бог, чтоб еще не добавили! А этот чудак надеялся. Но для чуда необходима почва. И таковой для него стала цель – сделать радиоприемник. Представляете?! В политической зоне, где контролируется и проверяется всё, где постоянные шмоны! Сделать радиоприемник! Из чего?..
Он сделал. В зоне находился новый фрезерный станок, содержащий какие-то непонятные мне детали. И сей “Кулибин” так умудрился изъять их из станка, что механизм продолжал работать. А из похищенных элементов он в течение нескольких недель собрал радио. Причем, зэки не держали радиоприемник в готовом виде. Части его хранились в разных коробочках. Наш инженер-виртуоз наловчился с помощью паяльника в урочный час все это быстренько соединять, а после прослушивания передач вновь распаивать. Охрана же, технически безграмотная, даже если натыкалась на эти штучки, не понимала их предназначения.
Вот так по вечерам он спаивал приемник, одни зэки минут 15-20 слушали, другие в это время стояли на шухере. Причем, для приемника требовалась мембрана, которую невозможно было сделать.
Так что он творил! – тихонько вскрывал кабинет мастеров, вынимал на это время мембрану из их внутреннего телефона, вставлял ее в своё изобретение, а потом возвращал назад. Не знаю, какую могучую психику надо было для этого иметь! Я бы, наверное, умер от инсульта или инфаркта, не смог бы так рисковать.
Благодаря приемнику в зоне появилась информация: по такому-то вопросу выступил Солженицын, а вчера вот Сахаров сказал то-то и то-то… Причем, инженер-смельчак даже на понимал, на какой волне слушает, а нащупывал “голоса” чисто интуитивно. Я ему как-то задал вопрос: “Георгий Иванович, а как вы это делаете? Вы что, знаете, где 13 метров, 25 или 49?” Оказалось, нет. Просто он от Бога был феноменальным специалистом.
Описанный случай оказался очень опасным для зоны: она начала разрушаться. До этого момента мы сумели сцементировать на моральное сопротивление немалую группу зэков – человек 35-40, включая старых двадцатипятилетников. У них появился стимул к выживанию. Интересно, что они даже физически стали лучше себя чувствовать, начав общаться с нами, представителями другого поколения. Не сразу, конечно. Поначалу эти бывалые мужики, понимавшие только язык “Калашникова” или винтовки, скептически поглядывали на наши старания что-то писать, фиксировать. Дескать, что это за способ борьбы? Тюремщиков решать нужно, а не мемуары строчить. А потом до них дошло: когда мы стали записывать и передавать на волю их биографии, попадавшие на Запад и в Самиздат, когда они поняли, что если даже умрут, то от них что-то останется – хотя бы словесный портрет, что жизнь не уйдет втуне, – их отношение изменилось.
С появлением же приёмника произошел просто взрыв эмоциональной активности в зэковской среде. Все обсуждали, что передавалось вчера, что позавчера. Но, к сожалению, многие мои друзья (а я к тому времени отсидел уже 3 года и числился в неформальных лидерах) стали переставать трудиться. Не физически, нет. Я имею в виду – собирать материалы, писать дневники зоны, пьесы ли, стихи, т. е. вести важную работу, направленную на выживание. Ведь мы поставили цель: сделать это Зло из немого говорящим. Не в наших силах было изменить Систему, зато нам выпал шанс оставить правду о ней. Потому я и начал вести дневник “Хроника ГУЛАГа продолжается” (хроника зоны 35, а потом 36). Это была моя идея, и я жил, руководствуясь афоризмом “ни дня без строчки”. Другой вопрос: какой ценой это делалось и как я это прятал. Но каждый день – писал. Дневник носил чисто фактологический характер: кто прибыл в зону, кто ушел, кто заболел, кто умер; на обед дали гнилую рыбу, светящуюся от фосфора и т. п. Но когда это просочилось в самиздат и зазвучало по “голосам”, то произвело жуткое впечатление на ЦК и КГБ. Потому что произошел страшный парадокс: они нас изолировали для того, чтобы мы навсегда исчезли, загнали в эту чертову зону и – создали тем самым критическую массу. Будь мы разбросаны поодиночке в разных лагерях, этого бы не случилось. А собрав всех на Урале, власть получила обратный эффект.