Однако в момент, когда Брежнев гостил в Елисейском дворце, Буковского еще не успели перевести из института Сербского в спецбольницу. Так вот, происходит еще одно его свидание с Лунцом, и тот начинает вести какие-то странные разговоры: “Владимир Константинович, знаете, у меня складывается впечатление, что вы не так больны”. Володя, имевший уже горький опыт общения с психиатрией, понимал, что не Лунц, конечно же, принимает решения. И когда на каком-то витке разговора он ощутил, что это всё очень серьезно, то задал Лунцу вопрос: “Даниил Романович, мы же с вами разумные люди. Вы культурный человек и хороший психиатр, прекрасно знающий, что шизофрения неизлечима. Чего ж вы вдруг стали говорить, что я здоров?” На что академик ответил: “В принципе, да, эта болезнь неизлечима. Но бывают, знаете, отдельные случаи…” После чего Бука признали здоровым, вменяемым и он приехал к нам в зону, со сроком.
Там его панически боялось начальство! То есть, это было что-то особенное! Конечно же, местные гэбисты думали только о своей участи, своём месте. Плевали они на страну! Может быть, поэтому Союз и развалился.
Володя сразу стал лидером. И он сделал совершенно невероятную вещь: старики-бендеровцы и “лесные братья”-прибалты относились к русским, в силу своего исторического и личного опыта, весьма настороженно. Буковский оказался первым уникальным русским, да еще и москвичом, растопившим этот лед недоверия. Молодой человек, не достигший еще и 30 годов, завоевал сердца лагерных старожилов.
И, естественно, он был страшен для местного КГБ, ибо его появление сразу сцементировало зону. До него был разброд – по национальным квартирам, политическим взглядам и проч.: армяне сами по себе, евреи со своими, русские, украинцы тоже. Принятие решений осуществлялось на уровне лидеров этих пестрых человеческих групп. Буковский же сломал “заборы”, люди начали не просто общаться, а сплачиваться.
Гэбисты не знали, как справиться с этой заразой, как от нее избавиться. Поэтому Володя пробыл в лагере недолго – всего лишь год, после чего его снова перевели в “крытую”, то бишь тюрьму. Но за год он сумел сделать самое важное: пробудить нас из спячки. И когда его убрали, мы были очень рассержены, очень возбуждены. Догадываетесь, почему? Потому что начальники решили, что мы без него не люди. И тогда произошло закономерное: мы собрались и настроились действовать дальше.
6
Друзья-соавторы. “Руководство по психиатрии для диссидентов”. Лагерные “крысы”. Восстановление бани и рукописи. Из лагеря – в “Литературку”. “Пишите объяснительную”. Как ГБ само себя подставило. Ссылка. Свобода пуще неволи.
Что касается лично моих отношений с Буковским, то мы в тот короткий период действительно близко сдружились. Я, конечно, в сравнении с ним был романтическим юношей, которого он не раз осаживал, когда я возбухал не по делу, излишне эмоционально реагируя на лагерные порядки и поддаваясь на провокации со стороны начальства. А такие провокации имели место. Заключенный срывался – и тогда его отправляли в штрафной изолятор (шизо), разлучая с другими. Нужно было научиться реагировать, когда это требовалось тебе самому, а не твоим палачам.
И однажды Буковский обратился ко мне с предложением. “Смотри, – сказал он, – что делается! Психиатрия превращена в самое страшное орудие борьбы с инакомыслящими”. А пришел уже 74-й год – апогей, когда власти достаточно массово хватали диссидентов. И Володя продолжил: “Помнишь, было такое пособие для диссидентов “Как вести себя при аресте”?” Действительно, в самиздате ходила такая работа, написанная, я уж не помню, кем-то из старых диссидентов, – своего рода инструкция, как вести себя с властью при аресте, обыске и т. п. обстоятельствах. Буковский и говорит: “Я – бывший узник спецбольницы, ты – дипломированный врач-психиатр. Это же – взрывоопасная смесь. Давай попробуем написать пособие для инакомыслящих, как вести себя в ситуациях насильственного психиатрического обследования”.
И я написал вступление (работать вместе в тех условиях было сложновато), а завершал этот труд уже позднее, когда Буковского увезли от нас во Владивостокскую политическую тюрьму. Сотворив пособие, отдал его старшим товарищам, т. к. еще не знал, как передают информацию из зоны (на том этапе меня к святая святых еще не допускали). И мне сказали: “Всё, старик, не волнуйся, – рукопись надежно спрятана и мы сумеем ее передать”. Потом однажды приходит мой товарищ из первого эшелона, “самолетчик” Лёва Ярдман, и говорит: “Ты, Слава, не очень-то переживай, но я проверил тайник и сверточка твоего там не обнаружил…” Я испугался до смерти, но он утешил: “Не волнуйся. Думаю, что его крысы утащили”. Ну, крысы – это еще пол-беды. Лишь бы не КГБ, которого я, понятное дело, боялся. Лева шепчется со мной, а я боковым зрением вижу – идет капитан-гэбист. Всё, думаю, явно за мной. А он просто зашел, как делал это каждый день. Но мне помнится это ощущение ужаса.