Конечно, будучи мальчишкой, я многого тогда не понимал. Но помню удивительную ситуацию дома в марте 53-го, когда скончался Сталин. За обеденным столом сидят мои родители и брат мамы, она шьёт какие-то черные повязки, а отец с дядей о чем-то говорят и поочередно восклицают: “Ах, как жалко, что не раньше! Ах, как жалко!..”. Став постарше и вспоминая это эпизод, я понял, что он был связан со смертью “вождя народов и лучшего друга советских физкультурников”. Тем не менее, повязки шились и аккуратно платились партийные взносы…
Случались в нашей семье и другие странности, которых я, ребенок, не мог не заметить – ведь дети более логичны, чем взрослые. Мамина сестра еще до войны вышла замуж за человека, который, будучи страстным коммунистом, бежал из Румынии в СССР, переплыв Днестр. Закончил на своей второй родине горный институт, стал инженером, а затем был изгнан из общества и расстрелян как румынский шпион. И всё же тетя горько оплакивала смерть “великого и мудрейшего”. Впрочем, мне даже не хочется на эту тему долго говорить – такое уже многократно описано в отечественной мемуарной литературе.
Я просто пытаюсь подвести к тому, почему моя жизнь так несколько необычно повернулась. В Мавзолей рядом с первым “фараоном” уложили второго, потом пришел Хрущев, и наше поколение хорошо помнит, когда и как злодеяния Сталина были обнародованы, пусть не в значительной степени, но всё же.
А когда партаппаратчики свергли Никиту и на долгие-долгие годы воцарился Брежнев, стало душно. Особенно – молодым интеллектуалам, у которых в пору хрущевской оттепели возникли какие-то романтические чувства и предвкушения. Хотелось жить как-то иначе, но внешняя атмосфера становилась все более тусклой и противной.
Ну, а тот круг молодых людей и девочек, с которыми я общался, поступив в Киевский мединститут, представлял собой довольно свободолюбивую студенческую компанию, где говорилось всё и прямо. Конечно, с сегодняшней точки зрения, это не являлось жесткой антисоветской настроенностью, а скорее нормальным критиканством по отношению к власти, не более того. Мы были людьми, не собиравшимися заниматься профессиональной политикой, но и не желавшими жить слепо.
В юношескую же пору я начал пробовать себя в прозе, и году в 68-м познакомился с удивительным человеком – Виктором Платоновичем Некрасовым.
В. П. Некрасов, если кто запамятовал, был известнейшим русским писателем, жившим в Киеве. Классиком советской литературы. Ирония его судьбы состояла в том, что он действительно считался советским классиком, поскольку получил за своё первое и самое лучшее произведение “В окопах Сталинграда” Сталинскую премию. Хотя, в принципе, за такую книгу его следовало арестовать, расстрелять или дать, как минимум, 25 лет.
Написал он ее сразу после войны, по своим фронтовым воспоминаниям, ибо сам участвовал в той страшной битве, получив там ранение. В госпитале и стала складываться его роман. А поскольку человеком он был в литературе и искусствах одаренным (работал ранее актером, окончил архитектурный факультет), то и написал совершенно необычную для той поры честную вещь, где ни разу не сказано “за Родину! За Сталина!” Где ни слова нет о “гении великого полководца”. Совершенно понятно нашему и более старшим поколениям, что подобное просто нельзя было публиковать. Но А. Т. Твардовский осмелился это как-то пробить и обнародовать, за что, по всем приметам того времени, должны были растерзать не только автора книги, но и Твардовского, и его журнал. Некрасов готовился к худшему, ан неожиданно для всех снискал Сталинскую премию. Почему? Отчего? Есть несколько версий, которые сводятся к одному: прихоть диктатора.
И вот Виктор Платонович ввел меня в уже другой немножко мир. Несмотря на огромную разницу в возрасте, мы очень сблизились, и с какого-то времени я стал ежедневно бывать у Вики Некрасова, в его семье. Честно говоря, неприятности у писателя, проблемы с законом начались, к сожалению, из-за меня, когда я был арестован. Об этом мало кто знает, но это так. Кончились его конфликты с властью тем же, чем и у Галича, Солженицына, Войновича, Зиновьева… – насильственным выдворением русского патриота за рубеж: “с глаз долой – из сердца вон”. Правда, это случилось гораздо позже.
А тогда Некрасов познакомил меня с известным математиком-диссидентом Леонидом Плющом и другими критически настроенными интеллигентами. И поглощая “самиздат” в некрасовском доме (а он там водился в огромном количестве), слушая всякие зарубежные голоса, я узнал, что в Советском Союзе психиатрия нередко используется для обуздания здоровых, но инакомыслящих людей, таких как генерал Петр Григоренко, Володя Буковский, Наталья Горбаневская…