— Здрасьте! — оторопело выпалил я.
— Здравствуйте, доктор! — нестройным, но дружным хором протянули терпельцы.
Антон Иваныч открыл передо мной дверь с воодушевляющей надписью: «Прием круглосуточно»:
— Прошу, Пал Палыч, пожалуйте сюда. Народ уж заждался. Мы тут, конечно, с утра немного разгребли, но пятеро еще остались.
Я быстро прошел внутрь и, впустив свою свиту, плотно закрыл дверь:
— Вы что хотите сказать, что я прямо сейчас должен вести прием?!
В комнате повисла нездоровая тишина. Первой дар речи обрела Клавдия Петровна:
— Ну да, разумеется! А как же?
— Да вы не тушуйтесь, доктор, если что — мы вам поможем! — обнадежил меня Антон Иваныч, раскрывая дверцы огромного допотопного шкафа. — Здесь у нас картотека.
На полках и в самом деле выстроились брошюрки амбулаторных карт разной толщины.
— Все Кобельки тут! С окрестностями! — с гордостью заявил фельдшер, любовно проводя рукой по разноцветным корешкам.
Поняв, что романтика закончилась и началась суровая сермяжная проза трудовых будней, я вздохнул и уселся за стол:
— Приглашайте очередного! — и принялся нервно вертеть в пальцах карандаш.
В кабинете случилась короткая суета. Клавдия Петровна, разулыбавшись (как мне показалось, с облегчением), развернула персонал лицами к двери и в пару секунд вытолкала всех вон. И выпорхнула сама. Прикрывая за собой дверь, фельдшерица обернулась и игриво подмигнула мне. Меня передернуло.
Со мной остался лишь Антон Иваныч. Он уселся за свой столик, стоящий напротив моего, и деловито принялся раскладывать на нем какие-то журналы. Наконец, раскрыв самый толстый из них, фельдшер повернулся к двери и гаркнул:
— Следующий!
Дверь моментально распахнулась, и в кабинет влетела маленькая бабулька лет эдак ста-ста двадцати. Широко улыбаясь беззубым ртом, ископаемое уселось на стул рядом со мной и констатировало:
— Молоденький!
— Ничего, это пройдет! — успокоил я старушку и попытался направить разговор в деловое русло: — На что жалуетесь?
— Зинка, шошедка, шперла шо двора шоленые огуршы из кадки, шволочь шишяштая! — скорбно поведала бабка и с надеждой уставилась на меня.
— Какая сволочь? — оторопело уточнил я.
— Шишяштая! — с готовностью повторила пациентка.
Я вопросительно взглянул на Антона Иваныча.
— Сисястая! — перевел он, не отрывая взгляда от журнала, в котором что-то писал.
Я почувствовал, что краснею. Карандаш в моих пальцах с громким хрустом сломался. Бабка подпрыгнула на стуле и втянула голову в плечи.
— Что? У вас? Болит? — раздельно процедил я.
— А-а! — поняла посетительница. — Так это… Там!
— Где?
— Ну там! — явно удивляясь моей непонятливости, старушка показала большим пальцем руки куда-то за свое плечо.
Я привстал и заглянул ей за спину:
— Спина, что ли?
— Не-е, милок, не шпина! — разулыбалась бабка. — Ниже!
Антон Иваныч оторвался от своей писанины и отчеканил:
— Евлампия Прокловна неделю назад обратилась к нам с жалобами на боли в заднем проходе и умеренное кровотечение оттуда же. После проведенного осмотра мною был установлен диагноз: хронический геморрой, обострение. В связи с чем было назначено лечение: свечи с реопирином и экстрактом ромашки. Сегодня Евлампия Прокловна явилась для контрольного осмотра и определения тактики дальнейшего лечения.
— Во-во, он шамый, еморой у меня! Там! — радостно закивала старушка и вновь махнула большим пальцем через плечо.
— Исчерпывающе! — пробормотал я и начал «определять тактику дальнейшего лечения». — Евлампия э-э… Прокловна, так вы свечи принимали?
— А как же, дохтур, принимала! Вот, как Антон Иваныч назначили, так и принимала: два раза в день, утром, штало быть, и перед шном.
— Хорошо. Легче стало?
— Штало, милок, штало! На третий день как рукой шняло!
— Замечательно. Но вы курс лечения закончили? — подозрительно нахмурил я брови.
— Как? — озадачилась Евлампия Прокловна.
— Я спрашиваю, свечи все использовали? — переформулировал я вопрос.
— Вше, вше! — поспешила она меня успокоить. — Шегодня только пошледнюю шъела!
Стул подо мной оглушительно треснул. Антон Иваныч закашлялся и, уронив ручку, полез за ней под стол. Кашель, донесшийся оттуда, носил явные нотки истеричности.
— Вы п-п-последнюю с-с-вечу — что?! — от переполняющих меня чувств я начал заикаться.
— Шъела, дохтур, шъела! — невозмутимо повторила Евлампия Прокловна.