Домчались наконец. Лейтенант заглушил мотор, и в неожиданной тишине катер по инерции подплыл к качающемуся на мелких волнах предмету.
Антон Иваныч перегнулся за борт и выудил из воды… шляпу. Соломенную женскую шляпу с большими полями и голубой ленточкой.
— Оксанкина, — тихо объяснил он и уткнулся лицом в мокрую находку.
Мы с Семеном молчали. Не было слов, вместо них вдруг навалилась какая-то обреченность. Сгорбившись, мы втроем стояли в катере, не понимая, что происходит. И не зная, что делать.
Первым молчание нарушил фельдшер. Он тихо завыл в шляпу, уселся на корме и принялся лихорадочно стаскивать с ног обувь.
— Антон, ты чего?! — лейтенант опустился перед ним на корточки.
— Она здесь! Она здесь где-то! Раз шляпа тут, то и Оксанка — тоже! Найти надо, спасти… Может, не поздно еще! — выкрикивал Иваныч, разувшись и стаскивая халат.
— Поздно! Поздно, Антон! — участковый схватил его за плечи и встряхнул. — Ты уже ничем не поможешь. Я вызову водолазов, найдем потом ее. А сейчас — успокойся. Ты ничего уже не сделаешь, а вода холодная…
Не дослушав лейтенанта, фельдшер с силой оттолкнул его и прыгнул за борт. Как был, в одежде. Снять он успел только халат.
— Антон! — участковый перегнулся через борт.
Но тот уже скрылся под водой. В воздухе на миг мелькнули босые пятки. Лейтенант с маху уселся на скамью и вопросительно посмотрел на меня.
— Его сейчас не остановишь. Аффект, — пояснил я. — Будем ждать, пока не наныряется. И следить, чтобы не утонул.
— Палыч, ты понимаешь, что происходит? — тоскливо спросил Семен.
— Не понимаю. Ничего я не понимаю! — я уселся рядом и обхватил голову руками.
— Вот и я — ничего! — скорбно констатировал лейтенант.
Молча мы смотрели за борт, где нырял, выныривал и вновь нырял Антон Иваныч.
Семен вдруг встрепенулся и вопросительно уставился на меня:
— Слышал?
— Что?
— Тихо! — прикрикнул он на меня и прислушался. — Вот, опять!
Теперь услышал и я.
— Вроде, кричит кто-то?
— Похоже на то! — согласился лейтенант.
Ветер опять донес до нас тот же звук. Крик, нет сомнений!
— На острове, что ли? — участковый вскочил и принялся всматриваться в далекий островок, прикрывая ладонью глаза от солнца.
Присмотрелся и я. В нескольких сотнях метров от нас, по берегу острова металась человеческая фигурка!
— Антон! — лейтенант нагнулся над бортом и схватил несчастного фельдшера за шиворот как раз в тот момент, когда тот приготовился к очередному нырку.
— Ну чего? — губы у Иваныча заметно посинели.
— Антон, на острове есть кто-то! Поплыли, посмотрим: вдруг Оксана выплыла?
— Где? — Иваныч в воде заозирался.
— Вылезай. Это с другого борта. Отсюда не увидишь.
Фельдшер подтянулся и перевалился через борт. Пошатываясь, встал.
— Ну, где?!
Я показал. Иваныч больно вцепился мне в плечо и захрипел:
— Поплыли! Семен, заводи, поплыли скорей!
Катер рванул к острову. Не отпуская моего плеча, фельдшер вглядывался в приближающийся остров, подавшись вперед всем телом:
— Семен, ты быстрее можешь?!
Лейтенант покачал головой:
— На пределе. Потерпи, через пару минут причалим!
Но уже через минуту стало видно, что фигурка на берегу — женская. В одном белье.
— Оксанка! — с улыбкой протянул Иваныч.
И осел на скамью.
Глава 6
8 сентября, 15.30,
Кобельки, участковая больница
— Докладывайте! — я плюхнулся на стул и обвел взглядом выстроившийся в кабинете персонал.
Вперед выступила Мария Глебовна.
— За время вашего отсутствия, доктор, особых происшествий не было! — бодро отрапортовала она.
Как-то уж слишком бодро…
— А не особых? — подозрительно уточнил я.
— Ну… — замялась было акушерка, но я пресек колебания:
— Давайте без «ну»! Что стряслось?
— У Зотова, который с тромбоэмболией, приступ был.
— Что за приступ? Одышка?
— Нет, непонятное что-то. Потерял сознание, побледнел, затрясся. Да, еще очень мокрый был весь, прямо в крупных таких каплях! Похоже на эпилепсию, но не совсем, — акушерка выглядела немного растерянной.
Я тоже озадачился. Что еще за новости?!
— Сейчас-то он в сознании? Сколько времени продолжался приступ? Пульс, давление какие были? Сахар в крови определили? — засыпал я вопросами Марию Глебовну.
— Да, он в сознание минут через десять пришел. Пульс был под двести, давление — нормальное. Кровь на сахар взяли уже после приступа — немного снижен. Три ровно.