— Вот, доктор. Это — Мишка! — в комнате Зара указала на лежащего в постели малыша лет пяти.
Мишка слегка приоткрыл глаза, грустно, по-взрослому совсем, взглянул на меня и опять опустил веки. Дышал он тяжело и часто. Очень часто. Его лицо и в самом деле было синим.
— Помогите мне его раздеть! — попросил я цыганку.
Зара попыталась стянуть майку через голову, но малыш громко закричал от боли. Оттолкнув мать, к Мишке подскочила Клавдия Петровна и несколькими точными движениями разрезала майку ножницами. Оголилась худенькая детская грудь с торчащими ребрами.
Я присел на краешек постели и принялся внимательно осматривать правый бок бедняги. Ага, вот и огромный синяк от удара!
Очень осторожно я нажал на центр синяка. Под пальцами противно заскрипело, а малыш взвизгнул от боли.
— Все, Мишка, все! Ну, извини. Мне нужно было кое-что проверить! — успокаивающе бормотал я, лихорадочно пытаясь вспомнить, что полагается делать в таких случаях.
А случай оказался не из простых. Судя по всему, ударившись о камень, Мишка сломал ребро. Или ребра. Они своими острыми обломками повредили легкое. И теперь из разорванной легочной ткани в грудную полость малыша поступает воздух, поджимая поврежденное легкое и не давая тому возможности дышать.
Напряженный пневмоторакс, вот как это называется. Сейчас Мишка дышит только одним легким. Потому и синий, потому и одышка такая.
И что мне прикажете делать? Лечить парня нужно срочно: плохеет на глазах. Требуется вмешательство грудного хирурга, а где его взять-то в Кобельках?
— Доктор, ему хуже! — закричала Зара, дергая меня за рукав.
Осторожно освободившись от ее рук, я полез в дежурный чемоданчик, перебирая его содержимое и пытаясь собрать все нужное для неотложной манипуляции.
«Перевести напряженный пневмоторакс в открытый», — будто мантру повторял я про себя фразу из учебника по хирургии.
А это значит, что мне придется поставить в грудную полость Мишки специальный дренаж, чтобы отсасывать поступающий в нее воздух.
Нужное в чемоданчике упорно не находилось. Вернее, находилось, но не все. Большой шприц Жанэ отыскался моментально, да и немудрено: огромный прибор занимал собой добрую четверть саквояжа. Перчатка и одноразовая капельница тоже не стали проблемой. Но вот где раздобыть специальный стилет для пункции с уже надетым на него катетером?
Краем глаза я посматривал на Мишку. Тот посинел ее больше и начал закатывать глаза.
— Клавдия Петровна, кислород ему дайте, живо! А потом возьмите флакон с физраствором и разведите в нем фурацилин. Будем дренаж ставить. По Бюлау! — невесть зачем уточнил я авторское название манипуляции. Вряд ли, конечно, фельдшерица его слышала.
Ошибся. Клавдия Петровна быстренько приспособила к лицу малыша маску кислородного ингалятора, развела фурацилин и принялась споро отрезать ножницами пальцы от резиновой перчатки. Для дренажа. Старик Бюлау в Кобельках явно был популярен!
Оставив бесплодные попытки отыскать стилет, я решил импровизировать дедовскими методами. Вооружился банальным скальпелем и склонился над Мишкой. Тот уже был без сознания. Ну что ж, по крайней мере, можно обойтись без анестезии. Нет худа без добра!
Нащупав пальцами нужное межреберье, я вонзил в него скальпель…
— Ай, доктор, вы что?! — заверещала Зара и принялась хватать меня за руки.
От неожиданности я едва не протолкнул лезвие глубже, чем следовало.
— Отойди, Зарка, доктор знает, что делает! Мишка твой ребром легкое проткнул, надо лишний воздух вывести. Иначе — помрет! — весьма доходчиво разъяснила ситуацию Клавдия Петровна и быстренько выпихнула плачущую цыганку из комнаты.
— Спасибо! — с облегчением выдохнул я и продолжил работу.
— Не за что! — ответила фельдшерица и протянула мне отрезанную от капельницы прозрачную трубку. — Это ставить будете?
— Ага! — уже не удивляясь, подтвердил я. И ввинтил трубку в только что проделанную дырку в Мишкиной груди.
А Клавдия Петровна уже подсоединяла к другому концу шприц Жанэ с фурацилином. Я принял его из ее рук и осторожно потянул за поршень. По трубке в шприц пробежало немного крови. А потом — пошел воздух. Поршень шел с небольшим усилием.
Пятьдесят кубиков…
Сто…
Двести…
Триста…
На пятистах миллилитрах поршень уперся в заднюю стенку шприца.
— Зажать! — скомандовал я.