Наваждение исчезло.
Еще с полчаса мы болтали о всяких пустяках. Время от времени выходя в спальню проведать спящего Мишку. А потом вдруг Зара коснулась темы, которая никак не могла оставить меня равнодушным. После всех нынешних событий.
— Вы в неудачное время приехали в Кобельки, доктор. Нехорошо здесь стало.
Я вздрогнул. Точно такими же словами, помнится, охарактеризовал положение дел в округе и участковый.
— Что вы имеете в виду, Зара?
— У нас тут женщины гибнут. Да не просто женщины, а беременные. Слышали, наверное? За два дня — три покойницы.
«И чуть не случилась четвертая!» — мысленно уточнил я, вспомнив чудесное спасение жены Антона Иваныча.
А вслух подтвердил:
— Слышал, конечно. И, к сожалению, двух из них даже видел. Беда.
— Это убийства? — цыганка сверлила меня испытующим взглядом.
— Не знаю, я же не криминалист, — пожал я плечами. — Насколько мне известно, никаких следов чьего-то злого умысла на местах происшествий обнаружено не было.
Зара в задумчивости покачала головой:
— Пал Палыч, вы верите в поверья? В легенды, приметы всякие, предсказания?
От неожиданного вопроса я опять чуть не поперхнулся.
— Зара, я врач. Мне не положено верить во всякую мистику. Уж извините, если я вас этим задел.
— Да нет, вовсе не задели, — она невесело усмехнулась. — Мистика, говорите? Ну, переубеждать вас я не стану: вы пока слишком молоды, понимание многого к вам еще придет…
Теперь усмехнулся я. Зара была не старше меня.
Она заметила усмешку.
— Мы жили в разных мирах, доктор. Да, мы ровесники. Но я — старше. Намного старше. Поверьте, так бывает!
Я поверил. Странно, за сегодня Зара была уже второй женщиной, которой верилось во всем и безоговорочно.
— Так вот, я не буду вас переубеждать, Пал Палыч. Расскажу только одно старое цыганское поверье, которое жило в моем таборе. Я ведь в таборе выросла, знаете?
— Знаю, — кивнул я.
— Страшное поверье. И очень, очень древнее, — Зара прикрыла глаза, откинулась на спинку стула и замолчала на минуту.
Потом протяжно заговорила тихим, неузнаваемым голосом.
— Нет в мире ничего более прекрасного, чем женщина, носящая под сердцем дитя. И нет в мире никого более уязвимого, чем она. Ибо красота ее и неродившегося ребенка желанна не только для того, кто любит их, но и для того, кто алчет бессмертия. И придет тот в недобрый час, и отберет две жизни: матери и плода ее. И вольет он душу нерожденного в свою, будто светлый ручей в черную топь. И пойдет дальше по миру, собирая нерожденные, ясные души, пока не наберется таких трижды по три. И тогда обретет собравший их исцеление от всех недугов, бессмертие тела и исполнение единственного желания своего…
Зара замолчала. По моей спине пробежал холодок.
— Если я правильно все понял, убийца девяти беременных женщин должен исцелиться от всех болезней, обрести бессмертие, да еще и одно его желание исполнится?!
Цыганка открыла глаза и потрясла головой, будто стряхивая с себя остатки сна.
— Согласно поверью, именно так. При условии, что сам он в момент убийства будет находиться рядом с жертвой. Чтобы душа неродившегося ребенка переселилась в него.
— Бред! — подытожил я.
Зара пожала плечами:
— Я серьезно отношусь к нашим поверьям, Пал Палыч. Предки не могли просто так, ни с того ни с сего, придумать такое… Кто знает: может, и в самом деле бред? А вдруг — мотив?
За окном послышался звук подъехавшей машины и скрип тормозов. Я встрепенулся и вскочил.
— Это, наверное, «скорая» из района. Вот и славно! Сейчас отправим вас с Мишкой в больницу, там его подлечат и будет опять по заборам скакать!
Зара с улыбкой поднялась из-за стола:
— Ну нет, на забор он теперь долго не полезет. Уж я об этом позабочусь!
Вдвоем мы вышли на крыльцо. Перед домом и впрямь стояла «скорая помощь».
9 сентября, 00.30,
Кобельки, участковая больница
— И запомните: никаких больше мочегонных! — погрозил я пальцем тучной даме лет пятидесяти, местной продавщице.
Та, старательно прижимая сосискообразным пальцем ватку к локтевому сгибу, заныла:
— Так ведь хотелось же вес согнать! Вы только посмотрите на меня — это ж уму непостижимо!
— Согнали? — осведомился я.
Она потупилась.
— Не согнали, — констатация факта, подкрепленная суровыми нотами в моем голосе, прозвучала достаточно жестко. — Зато чуть не ушли в страну вечной охоты!
— Что? — не поняла жертва мочегонного.