Подхватил под локоток Алю и вместе с ней вышел в коридор. Ощущая затылком недоуменные взгляды свидетелей чудесного воскрешения молока.
— Это ты? — вполголоса спросил я Алю, когда мы вышли.
— Что? — она вскинула на меня невинные глаза.
— Это ты молоко э-э… освежила? — с трудом я подыскал формулировку.
— Ага! — просто ответила она.
— Как?!!
Аля пожала плечами:
— Не знаю… Само собой как-то получилось. Как с часами.
Я прижал ее к себе:
— Алька, чудо ты мое! Может, ты колдунья?
— Не знаю. Может быть, — она улыбнулась.
— Ты представляешь, какие слухи теперь поползут по округе?! Да что там слухи — легенды! К тебе же паломники потянутся! Не зарастет народная тропа… — вздохнул я.
— Кот, прости, — она потупилась. — Я как-то об этом не подумала. Я этого не хочу!
— Да ладно, чего уж теперь. Ты только в следующий раз постарайся не демонстрировать свои чудесные способности широкой публике. Хорошо?
— А тебе?
— А мне — можно. И даже нужно! — я засмеялся и легонько подтолкнул Алю в сторону нашей «квартиры». — Иди, Кошка, посиди дома и подумай о своем поведении. Можешь даже встать в угол!
— Вот еще! — фыркнула она и удалилась, гордо вскинув голову.
А я вернулся к месту явления чуда. Мизансцена не изменилась: поварихи по-прежнему сидели на полу и терли лбы, а Семен в полной задумчивости подпирал плечом дверной косяк.
— Так, уважаемые товарищи, вношу ясность: все, что вы видели только что, является лишь плодом вашего воспаленного воображения! Потому как передовая материалистическая наука чудеса отвергает. Ясно? — заявил я и грозно уставился на ушибленных поварих.
— Ясно! — нестройным хором ответили они.
Лейтенант хмыкнул. Я свирепо посмотрел на него и продолжил:
— А если серьезно, то чтобы — ни-ко-му! И ни-ни! Узнаю, что проболтались — уволю к лешему! Не глядя на регалии и заслуги! Понятно?
— Нет! — пискнула Нинка (или Инка?).
— Что именно непонятно? — нахмурился я.
— Кто не глядя нарыгали?
Лейтенант заржал и вывалился за дверь. Из коридора донесся мощный хохот. Будто там веселился целый табун лошадиных призраков бывшей конюшни.
Я скорбно вздохнул: с кем приходится работать!
— Короче, никому ничего не болтать! А регалии — это награды такие. Вроде ордена.
И с достоинством вышел из пищеблока.
Глава 3
30 сентября, 23.20,
Кобельки, участковая больница
Я смотрел в сторону затерянного в кромешной тьме озера и испытывал легкое чувство дежавю. Где-то там, довольно далеко от берега, опять горел огонь. Как и прошлой ночью. И опять при виде мерцающего оранжевого пятнышка навалилась неясная тревога.
В дверь кабинета постучали. Я оторвался от окна и обернулся:
— Войдите!
Вошла Мария Глебовна.
— Пал Палыч, я закончила, можно домой? — Вид у акушерки был усталый. Да и немудрено.
— Да, конечно! Давно пора, — через силу улыбнулся я.
Все-таки как просто навесить на человека ярлык — и тут же изменить к нему отношение! Пока у нас нет никаких доказательств причастности Марии Глебовны к убийствам, а я уже смотрю на нее как на врага народа. И цежу сквозь зубы. А вдруг мы ошиблись?
— Мария Глебовна! — окликнул я ее.
Она обернулась уже в дверях:
— Да, доктор?
— Вы бы не задерживались так допоздна, а? Устаете ведь!
Акушерка невесело улыбнулась.
— Да я бы рада. Но только не получается как-то. А теперь, с ранением Антона, и вовсе невмоготу стало. Люди-то меньше не болеют, — она пристально взглянула на меня и добавила: — А вот вам, Пал Палыч, и в самом деле отдохнуть бы! Глаза у вас совсем ввалились. Да и Аленьку поберечь надо… особенно теперь!
— Я ее всегда берегу, независимо от времени суток! — улыбнулся я.
Алька умудрилась влюбить в себя не только меня, но и всю больницу!
Мария Глебовна как-то странно посмотрела на меня и покачала головой. Потом открыла было рот, собираясь что-то сказать, но передумала.
— Ладно, вы идите, а то я вас еще больше задерживаю, уговаривая не задерживаться! — рассмеялся я.
— Спокойной ночи, Пал Палыч!
— Спокойной ночи!
Едва акушерка вышла за порог, я вытащил из кармана портативную рацию, выданную мне лейтенантом, и забубнил в нее:
— Первый, первый, я второй! Лед тронулся! — и мысленно заржал. Кодовую фразу предложил я, беззастенчиво сдув ее у Ильфа с Петровым.
— Второй, понял тебя. Наблюдаю ледоход. Присоединяйся! — прохрипела рация.