Существуют, готов это допустить, клинические формы депрессии, иногда поддающиеся лечению теми или иными препаратами. Но та меланхолия, однако, что лежит в основе самого необузданного веселья и сопровождает нас повсюду, не оставляет нас в покое ни на одно мгновение. И нет ничего, что могло бы помочь избавиться от этого летального и вездесущего сражения с самим собой.
Бессонница, похоже, щадит животных. Если насильственно лишать животных сна на протяжении нескольких недель, в их природе и поведении происходят радикальные перемены. Они начинают испытывать незнакомые им прежде чувства, специфичные, казалось бы, только для человека.
Лечение психических заболеваний проводятся электрошоком, психофармакологическими средствами, вербальной психотерапией 3(метод свободных ассоциаций, беседа, разрушение стереотипов).
Что касается его, то он просто-напросто был шизофреником. Причём из-за навязчивого невроза даже лёг в психиатрическую лечебницу для того, чтобы пройти курс лечения у выдающегося психиатра NN, но, в конце концов, всё равно покончил с собой.
Но что же это за ставка, последнее слово в которой принадлежит психиатру! Так сказать, заключение врача здесь так же несостоятельно, как и буйство пациента.
Многие социальные установки (аттитюды) формируются в детстве и воспринимаются детьми от своего ближайшего социального окружения. Дети моделируют свои аттитюды, копируя тех, кто им нравится, кого они уважают и даже боятся. У старших детей и подростков навязчивые страхи усложняются, а действия принимают вид болезненных защитных, порой довольно сложных ритуалов. Навязчивый страх заразиться инфекционной болезнью сопровождается частым мытьем рук, навязчивый страх получить плохую отметку приводит к целому ряду запретов (например, ходить в кино или смотреть телевизор по определенным дням, не садиться в автобус или трамвай, у которого в номере имеется определенная цифра и т.п.). Нередко у подростков появляются ритуалы (на контрольные работы или экзамены ходить в «счастливых» рубашках, носках и т.п.) и ритуальные предметы (тесьма на шее со «счастливой» безделушкой, «счастливый» карандаш или ручка и т.п.). Возможны и навязчивые мысли, навязчивый счет (окон в домах, машин, встреченных на улице мужчин или женщин и др.), навязчивое повторение одних и тех же слов.
Права – это всегда права гражданина. Человек прав не имеет. У судьбы не требуют прав. Абсурд начинается там, где гражданские привилегии переносят на духовную сферу. Да и вообще, я никак не могу припомнить, чтобы в какой-то – даже студенческой – компании рассуждалось бы о правах человека. Рассуждалось бы, то есть, не мимолетно, но обстоятельно и серьезно, с выкладками. В скобках: возможно, что я вращался не в тех компаниях, так бывает.
В бытии, где гармония не задана, но дана, где она положена не как идеальное, но как эйдетическое, – смерть всякого "этого" неизбежна, она требуется эстетикой наличного чина. Человек, для которого отход необходим, может отнести себя к этому необходимому только одним способом – пожелать его. Беспокоиться об упразднении смерти нет оснований. Роковая неизбежность гибели, принятая как "торжественно-героическая обречённость", как "желанная неотвратимость", превращается в любовь к року, в любовь к природной деструктивности, подавляющей и разрушающей частное. "Я хочу всё больше учиться смотреть на необходимое в вещах, как на прекрасное, – говорит Ницше. – Amor fati: пусть это будет отныне моей любовью!". Эта болезненная "любовь" свидетельствует о безысходности монистически устроенного бытия, в котором тоска по иному может реализовать себя только таким рабским образом: "пойти самому навстречу судьбе, рьяно и исступлённо любя и благословляя самый губящий закон. Элемент извращённой, мазохистской сласти погибели при этом очевиден, ибо для человека любовь к судьбе есть в конечном счёте любовь к собственной смерти. Amor fati – это влечение к ненавистному, сладострастное подчинение силе; это "подлый страх, не позволяющий себе даже спросить: точно ли неизбежно это рабство разумного у неразумного, не суеверие ли и эта любовь к тому, что должно быть ненавистным, то есть к рабству?". И чем судьба неумолимее, тем она восхитительнее.
Лицо, хорошо готовое ко всему, интересуется вашей жизнью, хотя знает, что вы больны; стремится описать вам как симптомы, так и саму болезнь. Ибо они всего лишь различные диалекты, на которых можно говорить об одном и том же предмете, который есть любовь, сколь бы ни был суров приговор. Болезням бесполезно сообщать, как они называются. У приговорённых людей стесняются спрашивать, за что их приговорили.