Можно сказать, что философское сознание – это желание, растянутое на все вещи мира в поисках самого сильного содрогания по имени Истина. Значит, стоит различать короткие и длинные желания. Есть желания
длиною в мысль или в любовь.
За всё время существования основные правила человеческого общежития не поднялись в своём значении выше первобытного табу, поэтому, чем больших высот развития достигает разум, тем естественней он переступает через запреты.
Великое множество племен и народов сеяли хлеб и создавали на Земле линии культуры. На Земле жили и творили тысячи мыслителей и художников. На Земле говорили пророки. Писатели и поэты ловили единство мысли и чувства. Архитекторы и камнетесы дополняли природу. Ученые, инженеры и рабочие делали ее домом. Но все это теперь не важно.
Нельзя смеяться шутке, которая наскучила, нельзя есть, когда не хочется. Хорошо то, что хорошо кончается. Всё ближе к гнезду человек. Я любил всё, что я видел. Что задумано, то и сделано. Конец есть конец. А вот то будет, что и нас не будет. В искупление нашей вины мы скажем: мы были… Вот как бывает на свете. Завещаю на нужды народного образования… Бывает же… Звучит глупо и затасканно, но это так.
Глава 49. Факт смерти
Умер он мгновенно. Так умирают герои снов, когда пробуждается сновидец.
Снимают труп и во весь рост, а для фиксации особых примет – обнажённым. В необходимых случаях трупу перед съёмкой судебный медик придаёт прижизненный вид: умывает, причёсывает, открывает глаза, припудривает кровоподтёки. «Факт смерти, установленный на основании медико-биологических данных, удостоверяется в свидетельстве о смерти, выдаваемом органами ЗАГСа».
Видимо, похороны были очень скромные. Немногие пришли проститься в морозный день. В литературном мире его уход также прошёл незамеченным. Единственным откликом был некролог, написанный неким анонимом в городской газете: «Смерть таланта и талант смерти».
«Характерные для его трудов острота творческого ума, широта интеллектуальных интересов, тонкие психологические наблюдения, эмоциональная энергетика стиля изложения и необычные сюжеты и размышления о жизни дают мощный импульс для изучения явлений культуры. Ему принадлежат статьи о созерцании природы и смысле путешествий, о роли случая и неожиданных приключений в жизни человека. Глубокого смысла полны статьи о религии и личности Бога, о философии истории и культуры, о любви и судьбе. Неожиданны рассуждения о философии денег и богатстве, о скупости и щедрости, о смерти и бессмертии, о моде и ее непостоянстве, о мужской и женской культуре… Мыслитель, предложив немало новых и оригинальных проблем, обогатил культурологию новыми идеями и пророческими озарениями».
Я цитирую из того же интервью: «Но никто не может сказать, насколько длинной задумал он свою поэму, не исключено, однако, что оставленное им есть лишь малая часть произведения, которое он видел как бы в тусклом стекле».
Позвольте рассказать вам его историю. Он страдал от высокого кровяного давления, высокого уровня сахара, депрессии, одиночества, банкротства, развода и сексуальных извращений. Он был на грани саморазрушения. Он обращался к врачам, он обращался к адвокатам, он обращался к гипнотизерам, он обращался к проституткам. Он обращался к священникам, он обращался в клиники медитации, он обращался в террористические организации, он даже обращался к своей матери.
«Он, мысль которого никогда не истощалась, писал в это время историю своей жизни. Но изобразить историю его жизни трудно, ибо не было у него ни жизни, ни истории. Он жил почти абстрактной жизнью. «У меня ум земной, – говорил он. – Зачем же хотеть понять то, что не от мира сего?» Но жил он только ради этого, и такое гордое стремление к абсолюту отнимало его у земли, на которой он ничего не любил.
Он был застенчив, беспокоен, нежен и добр, но написанные им книги жестоки и болезненны. Он видел мир, наполненный незримыми демонами, рвущими и уничтожающими беззащитного человека. Он был художником и человеком со столь чуткой совестью, что слышал даже там, где глухие ошибочно считали себя в безопасности (совесть как фоpма невpоза). Как никто другой умел он передать ледяное дыхание кризиса.
Не был он и врагом Христа, который заворожил мир красотой смерти. Впрочем, это крушение не меняет сути дела. На вопрос, что дала ему философия, он однажды ответил: "По крайней мере, готовность ко всякому повороту судьбы"».
Кроме того, женщин, с которыми он расходился, ждали неизбежные разочарования – очень скоро после расставания с ним они убеждались, что так, как думал он, не думал больше никто: он оставлял в их воображении прочно установившиеся представления, резко противоречившие всему, что могло их в дальнейшем ожидать. Он обладал редчайшим даром, который я назвала бы добротой, если бы это слово не было так затаскано, скажем лучше: истинной заботой о людях. И еще он сказал, что мы снова увидимся, только неизвестно, когда и как.