– Может, мне присесть?..
– Не старуха, не развалишься...
Наденька вздыхает и покорно скрючивается.
Предположительный вектор рентгеновских лучей намечен верёвочкой, сученной из подручных средств – из бинта. Каким-то образом верхний конец верёвочки крепится к рентгеновской трубке. На нижнем конце завязан узел величиной с орех, который, благодаря своей тяжести, не позволяет верёвочке раскачиваться, и таким образом служит системой наведения...
– В коридоре подожди... Будет готово – тебя позовут...
Наденька снова присоединяется к наблюдающей за тараканами очереди.
Шум, внезапно возникший и нарастающий, привлекает всеобщее внимание. Все головы поворачиваются в одну сторону, все взгляды устремляются в одном направлении. Входная дверь с треском разверзается, и на пороге отделения появляется необычная пара. На первый взгляд может показаться, что двое друзей, принявших лишнего, совершают прогулку. Но едва ли эти двое могут быть друзьями. Один из них одет в серую форму. На рукаве у него яркие нашивки, выдающие его принадлежность к некой организации. Человек, которого он заволакивает за собой, физиономию имеет распухшую, одежду оборванную, дух смердящий. Оба они пьяны. Внезапно человек в серой форме, схватив своего приятеля за шиворот, бьёт его, приятельской личиной об стену. Затем разжимает руку, и приятель в одно мгновение оседает и расплывается по полу. Возле него немедленно образуется кровавое озеро.
Доктор, очевидно заслышав шум, выходит из своего кабинета и, остолбенев, наблюдает за сценой избиения. Придя в себя, она обращается к человеку в серой форме:
– Э, козёл! Ты что делаешь?
Серая форма, направившийся было к выходу, возвращается и докладывает:
– Это я доставил... Вы того... заберите... помощь нужна...
У доктора от такой наглости глаза округляются до невероятных размеров.
– Да ты что, охренел? Я что, не видела, как ты его, семь-восемь, об стену того...
– Вы это... госпитализируйте...
– Я тя щас госпитализирую, семь-восемь... Козёл вонючий... Я щас милицию сюда вызову... Они тя жива госпитализируют...
Серая форма, оскорблённый таким неучтивым обращением, пробует возмущаться:
– Ты чо, дура, орёшь, восемь-девять... Я теэ щас поору... Я теэ щас так, восемь-девять, того, ты у меня рядом с этим ляжешь...
– Что ты сказа-а-ал?!.
Разговор принимает забавный оборот. Очередь, потупив глаза, делает вид, что не слышит этой милой беседы. В воздухе на парах хлора и спирта повисает неловкость. Ни в чём не виноватые больные чего-то стыдятся и избегают смотреть друг на друга.
– Что слышала... Чмо больничное, орать ещё будет, восемь-девять...
Лицо доктора багровеет и принимает зверское выражение. Она широким, тяжёлым шагом направляется к серой форме. Однако последний предпочитает ретироваться. Дверь за ним хлопает, и доктору ничего не остаётся, как вернуться к больным.
– Каз-з-зёл! – напоследок бросает она и жахает кабинетной дверью.
Очередь облегчённо вздыхает и оживляется. Возникшее напряжение постепенно спадает...
– У тебя, мать, переломы в трёх местах... – говорит доктор, рассматривая на свет снимки Наденькиной руки.
– Как?!
– Да так... Больно?
– Нет...
– Здесь?
– Нет...
– Что ты мне голову морочишь?..
– Я не морочу...
– Тогда здесь и здесь должно быть больно...
Доктор остервенело впивается в Наденькину руку.
– Да не больно мне...
Доктор какое-то время смотрит на Наденьку, о чём-то думает, затем встаёт и направляется к выходу.
– А ну, пошли, – бросает она Наденьке...
Для повторного снимка рентгенолог усаживает Наденьку на лоснящийся стул. Наденька, уже знакомая с системой, укладывает руку на предположительное место падения рентгеновских лучей. Но, недовольная вторжением доктора, рентгенолог выворачивает повреждённое запястье, как мокрую тряпку.
– Так положи... Не крутись... Они крутятся, а ты переснимай... Вот так держи руку...
– Так больно...
– Чему тут болеть-то?.. Гос-споди!.. Был бы открытый перелом, а то чуть припухло – бегут... Рентген им делай... Всё. Можешь идти... «Больно!..»
Спустя четверть часа, Наденька выходит на улицу. Перелом не подтвердился. Всё позади. Наденьке легко и хорошо. Тихо падает снежок, мягко ложится и блестит в свете фонарей. Лёгкий морозец румянит щёки. В природе умиротворение и благодать. Уже поздно. Вокруг ни души. Тишина...
Забыв про голод и боль, Наденька улыбается...