Антар не могла бы сказать, откуда пришло такое решение и рьяное желание встретиться с прошлым. Девушка вдруг вспомнила свой поспешный отъезд из Феоре, и ей стало стыдно, будто она трусливо сбежала от самой себя, от нищеты и тяжёлой деревенской жизни — потому как, несмотря на гордое звание города, Феоре как был деревней, так ею и оставался.
Она повернулась лицом к ельнику и заторопилась. От пыльных занавесок, скудной обстановки и ветхих платьев Крину отделяло не больше десяти минут ходьбы.
…Колючий репей упрямо цеплялся за плащ, точно стараясь остановить незнакомку, коей антар стала за годы отсутствия. Рваные листья осота оставляли на одежде ржаво-молочный осенний след; она твёрдо наступила на обрушившуюся калитку и вошла внутрь.
Дом поприветствовал гостью; несмотря на свою старость, он помнил редкий детский смех и теперь был уверен: вернулась хозяйка. Скрипучие половицы пугливо запели под ногами; столб пыли, взвихрившийся в тусклом дневном свете, медленно оседал на серые доски пола.
Мебели здесь было всего-то: тумба, видавшая виды, деревянный плохо лакированный шкаф и в соседней, крохотной девичьей комнатенке — грубо струганная большая кровать, на которой Крина спала с матерью. Она распахнула шкаф: два некогда цветастых платья, теперь годившиеся разве что на ветошь; тёплый плащ и две пары башмаков.
Антар оперлась на тумбочку, задумавшись. Память была на редкость услужлива: она не замедлила подсунуть воображению последний день, проведенный в Феоре. Комья земли, бросаемые лопатой в чёрную могильную дыру, уставшее лицо матери. Даже тогда Крине казалось, что мать наконец обрела тот покой, который ей так и не достался в жизни.
Она уехала тогда, увозя с собой только одно воспоминание — о тёплых маминых руках, застегнувших браслет на запястье дочери. Все, что было потом, было лишь слабой тенью умирающей женщины, сдавшейся на волю провидения и не желающей бороться с предначертанным.
Внезапная тоска навалилась на неё, и Крина поспешила встать. Ей больше не хотелось оставаться здесь ни секунды; она вернулась сюда не за этим. Антар сделала шаг к двери, но тумба крепко держала за одежду, зацепившись ручкой ящика за карман штанов. Девушка нетерпеливо дернулась, и ящик вылетел из гнезда вместе с содержимым.
На его дне лежала только одна вещь.
Острый клинок багровым всполохом отозвался на прикосновение бледного солнечного луча.
Крина опрометью бросилась к дверям, защелкивая засов; затем также резко задернула тёмные занавески. И только потом опустилась на колени, чтобы как следует разглядеть находку.
Вне всякого сомнения, это был клинок стража. Она точно помнила кинжал Риста; внешне, по крайней мере, он выглядел также.
Что делает эта вещь в их доме?
Мать никогда не говорила об этом; Крина бы точно такое не забыла. Но, уезжая, антар не удосужилась заглянуть хоть куда-то; она вообще редко брала что-то из тумбы, поскольку и брать обычно было нечего и последняя стояла чаще пустая.
Девушка осторожно положила кинжал на пол и последующие минут десять перерывала весь дом в поисках чего-нибудь, что могло бы объяснить столь неожиданную находку. Ей одновременно владели испуг и радость при мысли о том, что теперь у неё есть собственное оружие, да ещё какое.
Наконец удача улыбнулась, и под матрасом Крина нашла вчетверо сложенный мятый листок бумаги, очевидно, засунутый туда второпях.
Неровный, скомканный почерк выдал: писала мать.
“Моя милая девочка, мне осталось немного, и чем ближе я к смерти, тем страшнее мне умирать, зная, что оставляю тебя на произвол судьбы. Я никогда тебе не рассказывала многих вещей и потому хочу написать о них: когда-нибудь это может пригодиться, а если я унесу знание в могилу, никто о нем рассказать больше не сможет. Прошу, дочитай до конца, как бы тяжело не было.
Я жила здесь практически с самого рождения — так наказала мне моя мать. Я тебя обманула, прости — знай, что ты не мортем, хоть и носишь их браслет, а прямой потомок круенто. Последний потомок.
Когда-то давно наши предки совершили страшную ошибку, и попытались исправить её, но у них ничего не вышло. Многие из нас погибли, а оставшиеся в живых, не вынеся тяжести ноши, предпочли исчезнуть с глаз родичей.
Мы поселились здесь и жили до тех пор, пока весь наш клан не вымер. Осталась я одна, и на этом наше искупление завершилось бы, если судьба не сыграла бы плохую шутку.
В Феоре никто не знал, кто я такая; я прослыла нелюдимкой, и жила подальше от всех, не желая лишний раз показываться, в страхе, что кто-нибудь из заезжих антаров раскроет мой секрет.
Но однажды ночью, поздней осенью, в сильную непогоду — шёл затяжной ливень — в мою дверь постучали.
Это был страж.
Кажется, он назвался Вересом; точнее не скажу — я сначала жутко испугалась. Мне показалось, что меня выследили родичи; но потом я поняла, что он тяжело ранен.
На нем места живого не было: одна рука висела, правый бок, грудь — все было в крови. Второй рукой он прижимал тебя, завернутую в какую-то тряпицу.
Ты была заморена голодом, очень слаба и даже не плакала.
Очевидно, страж по запаху учуял антара и пришёл ко мне, чтобы спасти тебя. Умирая, он умолял помочь принесенному им ребёнку.
Я, терзаясь сомнениями, все же обратила тебя, но стража вывести из-за Грани уже не успела: всё-таки наша магия стала слишком слаба.
И теперь я прошу тебя, моя девочка: сохрани подаренную тебе жизнь и не покидай никогда этих мест”.
Крина невидящим взглядом смотрела на пожелтевший листок, не замечая, как на бумаге остаются мокрые пятна от падающих слез; лежавший рядом клинок холодил кожу.
“Где же мои настоящие родители, — с тоской думала она, — живы ли они?” Женщина, которая воспитывала её столько лет, оказалась чужачкой, сомневавшейся, стоит ли сохранять жизнь ребенку, спасенному стражем.
Словно оборвалась невидимая нить, так долго связывавшая её с домом.
Глава сорок четвертая
Лазарус нервничал.
Игнаас и Костадин ругались не переставая.
Волдет, чем ближе они подъезжали к Феоре, тем чаще бросал задумчивые взгляды в сторону анетис; однажды на его лице промелькнуло довольное выражение хитреца, провернувшего отличную авантюру.
Лазарусу не нравились эти взгляды; не нравилось, что он никак не мог сообразить, что именно замыслил Волдет — а следовательно, возможность опередить планы противника с каждым часом постепенно сводилась к нулю.
Он уже который раз клял себя, что не поинтересовался тогда ещё, на совете, когда ликуд надменно представил их вниманию карту, где именно обретается нынешняя цель.
Только бы не там.
Весь боевой настрой анетис, так высоко поднявшийся в «Забытом сокровище», теперь как ветром сдуло. Ему не хотелось лишний раз заходить в треклятую пещеру; особенно в присутствии врага.
Двойного знакомства с ней оказалось более чем достаточно.
И что, если Волдет все-таки узнает?..
Первый раз это случилось во времена правления его предшественника. Тогда глава клана привёз преемника к подножию Тамен, чтобы передать тому главное знание анетис. В отличие от других семей, посох у анетис передавался весьма простым способом — от отца к сыну. Иных путей наследования этот клан не признавал.
Лазарус хорошо помнил, какое тягостное впечатление оказало на него МЕСТО.
Темные стены, казалось, источали удушливый дым, грозя сдавить между собой осмелившегося войти сюда; земля была пропитана кровью. Воздух казался могильным смрадом.
С ужасом и неверием слушал он.
… Много лет назад, в те времена, когда еще правил самый первый презис Патаквы, когда только закатилась звезда, благоволившая поначалу круенто, в горах на севере от Анарео встретились двое — сын и отец, глава клана и простой антар. Они искали магию, магию, незримо утекающую сквозь пальцы, ибо сила, которой обладали приплывшие с острова Салвос, была на исходе.