Жахар прыгнул к нему. Маббон отбросил сломанную винтовку в сторону и встретил атаку Жахара ударом кулака, который сломал зубы. Жахар отшатнулся.
Маббон прыгнул к нему. Одежда фегата была изорвана лазерным огнем. Плоть на его груди пузырилась и истекала желтой кровью.
Неоновое тепло закипело в его усталых, пустых глазах. Его пальцы изогнулись. Кости затрещали. Плоть разорвалась и из нее выросли когти.
Он нанес удар Жахару, который резко развернул в сторону голову Кимураха и послал желтую кровь в воздух. Хадрел врезался в него, глубоко вонзая когти глубоко в грудь и спину Маббона. Желтая плазма хлынула из ран.
Маббон сцепился с Хадрелом, сила к силе, конечности сомкнуты. Он заставил сирдара отступить, их руки были переплетены. Жахар врезался в них, вонзая когти и зубы в бок Маббона.
Маббон резко повернулся, отбросив Хадрела. Он отбросил Жахара ударом левой руки, затем разорвал своими когтями горло Кимураха. Жахар упал на колени, сжимая вскрытую шею, из которой хлестала пенящаяся желтая жидкость.
Маббон схватил его голову обеими руками, повернул, и оторвал ее.
Труп Жахара упал вперед.
Маббон шатался, побитый и истекающий кровью. Хадрел снова был на ногах.
— Ты всегда был лучшим из нас, Маббон, — прошипел он. — Настолько благословенный.
— Я никогда не просил об этом, — сказал Маббон. Он сплюнул желтую кровь, его неоновые глаза горели. — Я никогда не хотел этого. Но он все равно благословил меня.
Они столкнулись, как атакующие быки, раздирая когтями, и отрывая друг у друга плоть с яростью демонов.
Его зрение опять посерело. Роун смотрел, как они оба упали в дожде, спутанные и разорванные на части, соединенные вместе в последнем объятии.
Никто из них снова не поднялся.
Его зрение отказало.
Когда оно вернулось, на краткий момент, холод вечности был в его костях. Он мельком увидел свет, ослепляюще яркий в дожде, пульсирующий зеленым и красным. Он слышал пронзительный двигателей лифтера. Он слышал голос Ойстин, кричащий его имя.
Зовущий его вернуться.
И на этом все.
ЭПИЛОГ
Неделей позже.
Холодный дневной свет струился в окна храма. Харк вошел в комнату, пустой рукав его кожаного мундира был аккуратно приколот. Онабель придержала дверь открытой для него. Он кивнул ей с благодарностью, и она повернулась и захромала прочь очень медленно с помощью трости. Ее раны не были физическими, но для их лечения потребуется много времени.
— Комиссар, — сказала Лакшима. Она ждала. Ее мантия была свежей и чистой, но он отметил, что она не починила свою золотую аугметику. Полированные поверхности ее лица и тела были покрыты трещинами и поцарапаны. Возможно, у нее не было времени, подумал он, или, возможно, она выбрала оставить шрамы так, как есть.
Так много раз можно было починить себя.
— Как вы? — спросил он.
— Достаточно хорошо, — сказала она. — А вы?
Харк кивнул. Последовала тишина.
— Никто из нас не хорош в светских беседах, — заметил он. Она наклонила голову, соглашаясь.
— Вы пришли, чтобы получить мой доклад, — сказала она.
— Лорд Исполнитель ожидает его с интересом.
Она подняла жезл актуатора, и экран загорелся. На нем показались детализированные изображения четырех орлиных камней, лежащих рядом друг с другом.
— Ваш Майор... — Лакшима сделала паузу и сверилась со своим планшетом. — Петрушкевская...
— Паша, — сказал он.
— Она доставила возвращенные камни во дворец под охраной, — сказала Лакшима. — Ордос получил их. Четыре были возвращены неповрежденными.
Она переключилась на другое изображение. Это показывало четыре остальных формы, разбитых на фрагменты, обожженных и потрескавшихся, их древние узоры были едва видимы.
— Остальные четыре камня были возвращены Сержантом... Ифваном. Они были подвержены интенсивному горению. Огнемет, я так понимаю. Они были значительно повреждены и не полностью собраны, и многие детали потерялись. Их, так же, доставили, и ученые уже сейчас работают над восстановлением и реконструкцией.
— Это будет возможно? — спросил Харк.
— Трудно сказать, — ответила она. — Трудно реконструировать что-то, когда ты не знаешь, что это такое. К тому же, все сканированные детали и аналитические данные, сделанные после первого возвращения, были потеряны, когда Механоядро Четырнадцать было разрушено до основания. В ЭМ Четырнадцать были единственные копии данных, потому что они считались слишком деликатными. Машинная чума – Берсерк – уничтожила их все.