– Товарищи бойцы! Слухайте меня! С вами говорит командир партизанской армии Гришан Рогов. – После представления последовала короткая пауза. – Наверняка все про меня слышали.
– У меня до вас есть очень хорошее предложение. Вы со всем оружием, амуницией… – внезапно на голос заработал пулемёт, но через мгновение заткнулся. – Ну, что за люди… Хочешь с ними по-человечески, а они сразу из пулемёта пулять…
– Гришан, говори дале, никто тебе мешать не будет. – Раздался густой бас с поезда. – Мы тут товарища успокоили, а то слишком он резкий у нас.
– Короче, так! Выбор у вас невелик. Либо вы переходите вместе с оружием на сторону крестьянской народной армии, либо в расход. Кто вступает в наши ряды, берёт сейчас винтарь и добивает раненых. Лучше штыком, патроны надо экономить. – Закончил Рогов, уверенный, что отказов не будет.
– Да, вы мужики не менжуйтесь. Раненых мы взять не можем. Тут их оставлять нельзя. Замёрзнут. А не ровён час до Шемонаихи кто доползёт? Красные же ваших родственничков тогда порешат. Правильно?
– Умеешь ты, Гриша, убеждать, – процедил недовольно кучерявый боец и подкинул на руке трехлинейку, перехватывая её для штыкового боя.
Вскоре не осталось ни одного живого раненого. Бойцы собрали с тел одежду, обувь и амуницию. Быстро слетали в Шемонаиху и прямо на краю села обменяли часть винтовок на телеги. Через полчаса десяток подвод уже скрывались за поворотом Убы, направляясь в сторону заброшенного Опеньшевского рудника. Партизаны, опасаясь погони, оставили добычу в штольнях, взорвали вход, а сами ночным маршем вернулись в Беспаловский. По паре шинелек каждый всё-таки на себе принёс.
Отряд пополнился ещё на два десятка мужиков, умеющих обращаться с оружием. Особенно радовали ящики с патронами, коих увезли целый десяток. Два снаряженных пулемёта дополнили арсенал Беспаловского. У Мамонтова изъяли командирское удостоверение и все документы, что были при нём.
Рогов долго беседовал со старым знакомым и сумел убедить, что крестьянство Алтая имеет право жить так, как считает нужным. И имеет право защищаться от любых попыток этому помешать. Тем более что собрались волчихинцы в Китай, чтобы на новом месте начать новую жизнь.
– Придётся тебе, Ефим Мефодьевич, с нами эту зиму зимовать. – Хлопнул по плечу бывшего комбрига Григорий. – Не можем мы тебя отпустить, детишки у нас, семьи. Все жить хотят.
Мамонтов стряхнул руку старого знакомца и отвернулся к стене, всем видом показывая, что в гробу он видел и Рогова, и волчихинцев, вместе с бабами и детыми.
11. А ЕСАУЛ ДОГАДЛИВ БЫЛ
(Новосёлов и Вязилкин. Посёлок Элекмонар, Бийского уезда)
Начало зимы в Горном Алтае славится обилием снега. Обычно в первую неделю ноября ещё тепло и сухо, а уж спустя каких-то дней десять проехать можно только вдоль берега ещё не вставших рек. С верховий притоков Катуни доносился глухой рёв. То ли это ревели не успевшие залечь медведи, то ли поток на перекатах. Ходить в это время по урману тревожно, можно попасть в пургу и не выбраться из заноса, а можно провалиться в незамёрзшую и незаметную стремнину горной реки и замёрзнуть навсегда.
Два бывших красных партизана, два Ивана, Вязилкин и Новосёлов вели в поводу навьюченных провиантом косматых монгольских лошадках. Они спускались вниз вдоль Катуни. Позади трудные поиски атамана Кайгородова, державшего в страхе укомы, волкомы и комбеды Горного Алтая. Новосёлову, склонному к идеализации собственных замыслов, вдруг показалось, что алтайский казак будет рад принять под свою «высокую» руку таких опытных и умелых бойцов.
Кайгородов хоть и выбился из казацкой бедноты, не признавал ни красных, ни розовых, ни эсеров, ни большевиков. Тем более анархистов всех мастей. Но про действия роговцев весной этого года он наслышан, поэтому снизошёл до разговора с Новосёловым.
– Мне анархисты в войске без надобности! – сказал Кайгородов, как отрезал. – В моём войске я один буду решать, что делать. Мне большинство не указ. Знаю я таких болтунов. Народ у меня простой, ребятам с три короба наболтают, они уши развесят и в любую брехню поверят. Поэтому вам, анархистам, – тут он сделал страшные глаза, – я ни за что не поверю, что вы не будете мне агитацию устраивать.