– Вишь, Вязилкин, нас как будто ждут, – Новосёлов быстро подошел к закрытым ставнями окнам и постучал.
– Да кто этих кержаков знат, – ворчал Вязилкин, может они прохожий люд приманивают, а сами, как есть грабители… или в деревне ЧК злодействует…
Он не успел закончить фразу, как протяжно заскрипели петли ворот. В образовавшуюся между створками щель высунулась заросшая седой бородой голова в такой же мохнатой папахе, как и путников. Дед стоял молча, как будто ждал слова заветного. Только переминался подшитыми пимами по скрипучему снежку.
– Доброго здравия! Дедушка, – обратился к нему Новосёлов. – Пустишь ли в хату усталых путников?
– Это, смотря каких путников. Вы красные, али белые?
– Вон ты как вопрос ставишь… Тогда понятно. А в деревне у вас сегодня кто при власти? Нам как-то ни те, ни другие не по ндраву…
– Про Максима Белокобыльского слыхали, чи нет?
– Да, как же не слыхать, он у нас эскадроном командовал, – голос Новосёлова зазвучал бодрее, – у него ещё сестра Анька была. Ох, лиха девка!
– Тогда заходите гости дорогие, разбойнички лихие, смертоубивцы, ядрить вас через коромысло…
– Э-э-э, ты шути дедуля, да без переборов, – прибаутки старика не понравились Ивану. – Ты, на ус свой сивый себе намотай. Анархист – не разбойник. Он всегда за простого человека и против любого насилия.
– Ага, против насилия оне, – не поняв намёка, старик, продолжал брюзжать. – А пошто тогда Проньку Михайлова вместе с бабой евойной шашками порубали?
– Этот твой Пронька поди из богатеев?
– Богаче всех в Элекмонаре. Лавку держал. У алтайцев шкурки брал и куды-то…
– Всё ясно! Он, как есть, кулак и капиталист, наживавшийся на ограблении туземного населения. Шашками, наверное, перебор. Максимушка наш мужик резкий, что не так – шашкой – вжик, и нету человека.
– Ладно, Пронька, пущай он капитал и всё такое, – согласился дед, а бабу его пошто? А девок его? зачем убивать? Снасильничали… это понятно, мужику женской ласки завсегда не хватат. Но ведь снасильничали и после штыками закололи. Девки то, чем провинились?
– Вот тут я с тобой, дед, согласен полностью. Вижу, что Максим совсем берега попутал, а может и просто с ума съехал.
Неспешно переговариваясь, хозяин с гостями миновал подворье, прошли тёмные, пропахшие назёмом сени, и ввалились в полумрак кухни. В избе, кроме хозяйской горницы, имелась ещё одна комнатка, где останавливались проезжие.
Старик толкнул хорошо шкуренную дощатую дверь.
– Ну, вот. Располагайтесь. Живите сколько хотите. Пять целковых с вас за ночь возьму.
– Ну, ты батя, – мироед! – Вязилкин искренне возмутился. – Командир, пошли отседа, нечего нам нашими цалковыми деревенску буржуазию поддерживать! Тем более что в деревне наши. Максим, он конечно, лихой и без башки, но нас-то узнает… Должон узнать.
– Нет, Вань, сегодня мы здесь переночуем. Я чутка подумаю и схожу к Белокобыльскому. Потолкуем с ним за анархизм, за то как с мирным населением должно обращаться. А пять цалковых это в наше время совсем не то, за что цепляться след. Вот если бы он у нас лошадку запросил, винтарь или, там папаху. Керенки – бумага, удивительно, как еще за них морду не бьют.
Встреча с Белокобыльским прошла «весело». Так весело, что чуть не загорелась изба, в которой Максим организовал штаб. Всему виной разница во взглядах на воспитание обывателя. Новоявленный атаман Белокобыльский признавал только жесткие методы. «Лучше, пусть девяносто процентов этих буржуев недорезанных сдохнет, зато оставшиеся будут убеждённые анархисты», – всегда заявлял Максим, под буржуями имея в виду всё население вообще.
Хорошо, что Новосёлов сумел взять себя в руки и перевести разговор в безопасное русло воспоминаний.
– Сеструха моя, царство ей небесное, – вспоминал Белокобыльский, – погибла в бою на Прокопьевских копях. Мы тогда, после предательства гада Хмелевского[65], вынуждены в тайгу драпать. Анька, как лучший пулемётчик, наш драп прикрывала… Порубили сволочи… Никогда не прощу… Всех коммунистов, их подпевал и потомство ихнее буду убивать беспощадно.
Уж на что Новосёлов яростный сторонник нового учения, на что верит в светлое будущее под черным знаменем Анархии, но обижать ныне живущих ему большее не хотелось. На их долю и так выпали жуткие страдания, чтобы взять хоть в рай, хоть в коммунизм. Ещё год назад сам он с Гришаном Роговым убивали просто за нежную кожу рук. Но после разгрома, после скитаний по урману, а особенно после памятного ночного разговора в доме Роговых, Новосёлов сильно задумался о практике анархизма. О том, как без крови прийти в царство свободы. Он ещё тогда пообещал сам себе не лить кровь людскую без особой на то надобности.
65
Хмелевский – секретный сотрудник ЧК, посланный в отряд Новосёлова для пропаганды перехода в РККА