«Исторически, – говорит Скотт, – анархистские общества заменяли профессиональные вооружённые силы и полицию временной народной милицией, следившей за безопасностью сообщества и представлявшей человека, обвиняемого в совершении преступления, и его обвинителя к суду народного трибунала, где третейским судом рассматривался любой спор и любое преступное деяние могло быть осуждено и устранено». Ни в каких «анархистских обществах» никогда не было ничего подобного. Единственными подлинными, социально перспективными, анархистскими обществами до сих пор были только первобытные стаи и племенные общества, и нигде, как показывают исторические и этнографические данные, никогда не было ничего даже отдалённо напоминающего эту систему. Не действовала такая система и во времена революций в России и Испании на территориях, недолго контролируемых анархистами. То, что описывает Скотт, гораздо ближе (на самом деле это очень близко) к кубинским народным судам при Кастро, учреждениям по установлению коммунистической диктатуры. Вот вам и обращение к истории.
Всё, что сделал Скотт – поменял названия правоохранительных органов. Поставьте перед названием слово «народный» и вуаля! – принудительное учреждение становится анархистским. Нет ничего анархистского в замене регулярных полицейских на временных. Милиционеры Скотта, говорит он нам, «работают так же, как соседский дозор, за тем исключением, что они служат сообществу, а не являются инструментом полицейского контроля и манипуляций относительно <sic> сообщества». Скотт ничего не знает о «соседском дозоре», кроме того, что ему нравится это название. Соседский дозор относится к соседям, которые согласны подглядывать друг за другом и сообщать обо всём подозрительном в полицию. Этот дозор не патрулирует улицы, ещё реже он производит аресты. Это не альтернатива, а придаток полиции. Это глаза и уши полиции. Такой дозор расширяет сферу государственного управления.
«Анархистские общества», даже если это соседские общины, очевидно, не устроены таким образом, чтобы самостоятельно арестовывать подозреваемых. Этим, по определению, занимается милиция, представляющая к народному суду подозреваемых и их обвинителей. В современном обществе полиция не может произвести арест без достаточных оснований полагать, что подозреваемый совершил преступление, и её решение немедленно рассматривается судьей. Ничего подобного в схеме Скотта нет. Как и в полицейском государстве, свобода действий милиции является абсолютной. Если Скотта следует понимать буквально, то достаточно доноса, чтобы кого-то арестовали и отправили под «трибунал». Такой была система в нацистской Германии и сталинском СССР, хотя там часто обходились без суда. Люди широко пользовались возможностью избавиться от своих врагов.
«В народные милиции – говорит Скотт, – входят добровольцы из сообщества, которым оно делегирует ответственность и кто <sic> может отозвать её обратно». Как организовано это сообщество, чтобы выполнять такие функции? Генеральная ассамблея? Будет ли она рассматривать заявки каждого соискателя? Непрактично и занимает много времени: у ассамблеи и так слишком много других вопросов. Или она позволит милиции быть самопровозглашённой? Но некоторым людям не следует быть полицейскими, а некоторые из таких людей будут стремиться к добровольческой деятельности.
Ещё одной ужасной особенностью этой системы является то, что каждое заявление о нарушениях либо игнорируется милицией, либо рассматривается как вероятное преступление, каким бы незначительным оно ни было. Это означает тотальную криминализацию всех отклонений от нормы. Это не анархистская утопия, это тоталитарный кошмар. Если мой сосед сверху не перестанет громко слушать музыку, мне останется или терпеть, или вызвать полицию. Скотт не предусматривает форм альтернативного разрешения споров, таких как посредничество и (необязательно) третейский суд, больше подходящих для случаев недопонимания между людьми. На самом деле, эти методы характерны для примитивных обществ, о которых Скотт, по-видимому, не имеет понятия.