Великий князь царевококшайский потребовал себе присяги, но на другой день был убит своим письмоводителем, и Царевококшайск присоединился к России.
Диктатору было много забот; он с трудом мог бороться против надвигавшейся анархии, так как ему самому пришлось уехать в Финляндию.
Все заботы правительства были направлены к уничтожению «Анархии», этого страшного врага, в гибели которого видели спасение.
В Петербурге с величайшим трудом построили управляемый аэроплан; на этот аэроплан возлагались все надежды. Он носил название «Генерал-адъютант Куропаткин».
Снабженный электрическими орудиями, торпедами, сильным двигателем и поднимавший пятьдесят человек команды, новый аэроплан представлял из себя грозное сооружение, но он проигрывал перед «Анархией» в быстроте передвижения по воздуху.
Газеты были полны предположениями и выводами о грядущем бое, но рекорд в этом отношении побили «Русские ведомости», которые с точностью высчитывали все винтики у «Анархии» и все кнопки у «Генерала Куропаткина».
Можно было подумать, что газета специализировалась на вопросах воздухоплавания и с благородной грустью указывала на невозможность победы для правительственного аэроплана.
В церквах служили молебны о ниспослании победы, но настроение у всех было тревожное.
В победу не верилось.
«Анархия», между тем, продолжала громить Москву.
Экипаж ее, по-видимому, мало беспокоился приближением первого серьезного противника и не спешил к нему навстречу.
И вот, ранним утром, на тринадцатый день осады Москвы «Анархией», неожиданный колокольный звон возвестил, что в воздухе показался «Генерал Куропаткин».
Давно уже над Москвой не раздавалось колокольного звона; измученные жители высыпали на улицы, появились войска из блиндажей и стали на площадях и улицах в боевом порядке.
Никто не думал об опасности для себя; всех захватила серьезность и важность момента.
Сверкая на солнце металлическими частями, горделиво плыл над Москвой на высоте 400 сажен громадный аэроплан с развевающимся на нем Андреевским флагом.
Он был похож на сказочное чудовище и в несколько раз превосходил размерами «Анархию». Плавно пронесся он над Москвой, сделал полукруг над Кремлем и остановился.
Громыхнул выстрел. Это был салют Москве, поклон ей от отважных воздушных бойцов, для которых не было другого исхода, кроме смерти или победы.
И толпа внизу, во всей Москве, ответила дружным приветственным криком.
Кричали все, кто к какой партии ни принадлежал. Анархисты были общими врагами. Они тоже были на улицах, смешавшись с толпой, но они ждали конца боя. Их было меньшинство, и они еще не решались выступить против всего народа.
«Анархии» не было видно. В воздушном просторе царил один аэроплан, и это уже было похоже на победу.
Вот он опять тронулся, медленно описывая новый круг, огромный и сверкающий, царя над древним городом, над которым еще поднимался дым от недавних пожарищ.
В этот момент на востоке появилась черная точка, которая быстро приближалась, точно падала из бездонной синевы.
Это была «Анархия».
На военном аэроплане заметили врага и подняли боевой сигнал. Аэроплан опять остановился и повернулся к приближающемуся врагу правым боком, готовясь встретить его залпом из всех орудий.
И толпа внизу заметила врага. Приветственные крики умолкли, и только звон колоколов всех церквей могучей волной поднимался в воздух, неся с собой привет и ободрение. Этот звон заглушал гудение крыльев страшного корабля, который приближался, как пущенная из лука стрела.
Черное знамя анархистов реяло на нем траурной черточкой.
По сравнению с аэропланом «Анархия» казалась пигмеем, но этот пигмей так же уверенно приближался к противнику, как молодой сокол нападает на неуклюжую цаплю.
Грянул залп, от которого вздрогнула земля. Из окон посыпались стекла. Целая сеть голубоватых молний блеснула по направлению к черному пятну «Анархии», но та почти перпендикулярно взмыла кверху и стала подниматься все выше и выше, стремясь повиснуть над противником и бросить в него свою страшную торпеду.
На «Генерале Куропаткине», очевидно, поняли этот маневр, и он стал подниматься вверх, время от времени бросая в воздух снопы молний и гремя залпами.
Сначала из глаз пропала «Анархия», потом исчез и аэроплан. Оба они скрылись за облаками, и только отдаленный рокот, похожий на гром надвигающейся грозы, доносился оттуда, говоря о заоблачном бое.
Александр Васильевич тоже был на улице вместе с толпой. Общее волнение захватило и его. Он с замиранием сердца наблюдал это невиданное зрелище — борьбу людей в воздухе, но он боялся сказать себе самому, кому он желает победы.
Победа «Анархии» могла повлечь за собой господство анархистов, а это господство не соответствовало его убеждениям, победа военного аэроплана влекла за собой еще более суровое преследование анархистов и гибель Ани.
Он стоял, прислушиваясь к отдаленному заоблачному грому, который становился все тише и тише.
Легкие перистые облака ревниво закрывали от глаз людей совершающуюся кровавую драму в сияющем и спокойном воздухе, где, казалось, должен был царить вечный покой.
Этот покой нарушили люди, всюду, куда ни удавалось им проникнуть, приносящие вражду и пролитие крови.
Кругом громко говорили и спорили, кому достанется победа.
— «Анархия» выигрывает быстротой, — сказал стоявший рядом с Александром Васильевичем незнакомый человек, — но у аэроплана есть свои преимущества: он может подняться выше «Анархии», в ту сферу, где кораблю с крыльями уже нельзя будет держаться вследствие разреженности воздуха.
— Ну, значит, бой затянется, — заметил другой.
— Вернее всего.
Действительно, скоро стих и гром. Над головами продолжавшей стоять толпы неслись только облака. Ничего не было видно и слышно.
Многие стали расходиться разочарованные, простояв несколько часов на одном месте, и вскоре на улицах остались одни войска да небольшие кучки зевак, которым некуда было деваться.
Стих колокольный звон, но Москва продолжала сохранять необычный встревоженный вид.
III
Агент по освобождению
— Виноват, вы не Александр Васильевич?
Александр Васильевич медленно шел к себе, когда за ним раздался незнакомый голос, назвавший его по имени. Он вздрогнул и обернулся.
Небольшая фигурка в сером меховом пальто пытливо и любезно заглядывала ему в лицо.
«Сыщик», — подумал Александр Васильевич, подозрительно оглядывая эту фигурку. Он хотел было уже продолжать свой путь, не ответив на вопрос назойливого незнакомца, но тот заметил произведенное им неблагоприятное впечатление и заговорил:
— Простите, теперь, конечно, такие времена, что незнакомцу опасно открывать свое имя, и вы, наверное, принимаете меня за шпиона, но смею вас уверить, что я не сыщик… Я встречал вас в суде и помню ваше лицо.
— Что же вам угодно? — спросил Александр Васильевич, хмуря брови.
Назойливость незнакомца начинала его сердить, но этой фразой он открывал свое имя.
Незнакомец, приняв таинственный вид, подошел к Александру Васильевичу почти вплотную и зашептал ему на ухо:
— Мне известно, что на днях арестована ваша супруга… Можно устроить ее освобождение…
— Но кто же вы такой? — с волнением спросил Александр Васильевич.
Он сразу потерял свое недоверие к этому странному господину, почувствовал, что тот говорит неспроста, что у него в руках есть какая-то тайная магическая сила.
— Вы… можете… — проговорил он.
— Не я-с… Другие… Я только передаточная инстанция. Вот моя карточка.
Он подал карточку, на которой значилось:
«Сидор Семенович Курышкин. Комиссионер».