Хозяйка увела его из комнаты.
— Анна Андреевна, здесь вам нельзя оставаться, — сказал Александр Васильевич. — Этот сумасшедший…
— Хозяйка мне говорила, что он очень тихий, — ответила Аня. — Беспокоить он меня не будет. Наоборот, это будет создавать известное настроение, будить энергию.
Александр Васильевич не стал спорить. Комната была нанята.
Прошло несколько дней. Александр Васильевич почти каждый день бывал у Ани или она у него. Несколько раз они вместе обедали. В нем все более и более крепло чувство привязанности.
Но после того полунамека, полуобъяснения, когда он провожал Аню из своей квартиры, Александр Васильевич ни разу не обмолвился о своем чувстве. Между ними установились простые, братские отношения. Вместе с нею Александр Васильевич чувствовал себя легко и спокойно, но зато у себя, в одиночестве, его все чаще и чаще начало посещать мрачное настроение. Тогда он вспоминал Максима Максимовича и его слова об общей гибели.
— Не схожу ли и я с ума? — иногда с ужасом задавал он самому себе вопрос. Ему начинало иногда казаться, что и вокруг все сумасшедшие. Он просматривал газеты всех направлений, и в этом хаосе различных статей и воззваний, во всей этой партийной тактике открывал одно общее, что связывало вместе всех этих пророков и политиков разной окраски.
Это общее — было настроение тревоги.
«Все говорят об общем благе, — думал Александр Васильевич, — и у всех оно различно. Общее благо никогда не будет действительно „общим“. Теперь нужна была бы беспартийная газета, высоко поставившая обновление человеческого духа и уважение к человеку. Впрочем, что бы она могла сделать?»
Его охватывал ужас бессилия перед стихией, ужас бессилия отдельной личности перед порывом масс.
Он понимал, что от этого можно сойти с ума.
Александр Васильевич начал было писать большую газетную статью, но бросил ее на половине. Все равно ни одна газета ее бы не напечатала.
Так прошло еще полторы недели.
— Вы знаете, — сказала ему Аня, — у нас пропал Максим Максимович!
Он был в гостях в ее крошечной комнате. Они собирались вместе осмотреть выставку картин.
— Пропал? — удивился Александр Васильевич. Он уже успел привыкнуть к этому меланхолику.
— Да! уже три дня! Хозяйка заявила в полицию! И как странно: все его платье здесь, он ушел в халате, а накануне сам смастерил большой деревянный крест…
— Его давно бы следовало отправить в больницу, — заметил Александр Васильевич. Ему было неприятно, что это исчезновение расстроило Аню.
Спустившись по подъемной машине, они наняли автомобиль и поехали на выставку.
На улицах было обычное оживление, но как изменилась за это время Москва! Полицейские стояли на постах по двое, и уже не с прежними тростями, а с вновь изобретенными электрическими револьверами, от которых батареи в виде патронных сумок прикреплялись к поясу. Такой револьвер мог выбросить до двухсот электрических искр, — по двадцати в секунду, — и действие их было одинаково с ударом молнии.
Недавно городовой выстрелом из такого револьвера убил анархиста, бросившего бомбу, и той же искрой расщепило и повалило телеграфный столб.
Не было сборищ на улицах, прохожие молча и сосредоточенно спешили по своим делам.
Выставка помещалась в залах Исторического музея. Устроило ее новое общество художников, носившее название «Союза ясновидящих».
Уже зажглось электричество, когда Аня и Александр Васильевич вошли в первую залу.
На первом полотне была изображена лиловато-мутная дымка и ярко-светлая точка посредине, похожая на огненный зрачок. Нужно было долго, пристально смотреть в этот зрачок, и тогда, по словам критиков, воображение художника гипнотически передавалось зрителю, и он «начинал видеть» образы, реально не переданные на полотно.
Называлась картина «Воплощение Духа».
Аня и Александр Васильевич до слез смотрели на огненный зрачок, но воображение автора не передавалось им. Впрочем, Александру Васильевичу показалось, что он видит голову турка или армянина в феске.
Публики было мало.
Александр Васильевич и Аня, перебрасываясь короткими замечаниями, проходили мимо полотен, почти не останавливаясь перед ними. Одно из полотен было поставлено к зрителям обратной стороной. Эта картина называлась «Загадка».
В последней зале было совсем пусто. Аня присела отдохнуть.
— Знаете, что, по-моему, представляет вся эта выставка? — сказал ей Александр Васильевич.
— Что?
— Это — заблудившийся дух человека в поисках истины и красоты.