Инстинкт, породивший производство, будет похоронен под тяжестью результатов этого производства. Ни одна репрессия не достигает цели и, оттягивая заключительную дуэль человека с историей, лишь усугубляет кошмар финала, предчувствование которого откладывается, как ил, в массовом подсознательном кастрированного большинства. Большинство не может избавиться от обреченности, предчувствует апокалипсис, но, пока он не наступил, делает неизбежный «конец света» главным источником сегодняшней власти, приемом массовой кастрации. Машина власти навязывает себя как машина, отодвигающая конец мира.
Супермаркет воздвигнут на фундаменте из чего-то, медленно, необратимо превращающегося в динамит. В супермаркете можно приобрести все. Остается ждать, пока какой-нибудь вздорный ребенок или люмпен без будущего, какой-нибудь Бивис или Бат-Хэд, украдет детонатор с полки. За ним следит парализованная страхом охрана. Он виден ей на экранах, в уголках которых буквы: СNN, ВВС, ОРТ, НТВ, И Т.Д. Его можно было бы задержать на выходе, но он не собирается выходить, используя краденый детонатор прямо здесь, ввинчивая его в пол супермаркета. Грозовой разряд знания поражает почву. Земля и небо встречаются в революционном соитии. Бунт становится делом элементарной гигиены для каждого.
Деколонизация — дело всех. Колониальное состояние больше не определяется способом и уровнем доходов или образования. В условиях планетарного капитализма определяющим признаком колониальности становится уровень вашей зависимости, степень отношения к вам, как к ребенку, к пациенту, к дрессированному тарзану, освоившему роль. Осознание этой зависимости направляет ваше прямое, освобождающее действие. Чувствование этой зависимости становится волей к действию, силой для радикального, несанкционированного окружающими поступка. Инфантилизм, на котором спекулирует капиталист-колонизатор, выжигается изнутри человека его ежедневным революционным деланием. Родовая травма преодолевается борьбой с диктатом «обстоятельств», инспирированных корпорациями и их агентами. Колония — общий диагноз для всех пациентов. Колония — способ угнетения, делающий пациента одномерным, плоским, проходящим сквозь прутья штрих-кода, влезающим в щель банкомата или в дисковод социального футуролога. Колонизация — повсеместное положение людей, синоним социальной кастрации. Но социальная кастрация, в отличие от физической, обратима. Переворачивая все стандарты и правила глобального транснационального капитализма, повсеместного колонизатора, мы получаем глобальный транснациональный анархизм, повсеместного партизана. Например, переворачивая культ реальной экономики, т.е. сферы, обучающей брать у других, чтобы пользоваться самому, мы обнаружим обратные приоритеты реального творчества, т.е. деятельности, обучающей давать другим, чтобы избавить себя от лишнего. И так в любом вопросе, главное при таком анализе — научиться отличать реальные приоритеты глобального капитализма от мнимых, декларируемых, никем не исполняемых гуманистических обрядов, позаимствованных у предыдущей, уже не существующей культуры просвещения.
Первый ангел вострубит, когда прибавочной стоимости не хватит, чтобы оплатить непроизводительный труд. Доктор соглашался на кровь, понимая, что имеет дело с менструальной кровью революционных ситуаций истории. Система с помощью рынка потребностей тщетно пытается обеспечить занятость без реальной работы. Доктор соглашался на ужас, ведь этот ужас необходим, чтобы испугать бескрайнюю плоть истории, заставить ее пережить первичную родовую травму и тем избавиться от ярма смерти.
Завтрашний ад пока сосредоточен в отдельных аквариумах-гетто, полигонах третьих стран — Курдистане, Сомали, Сербии, Боснии, Чьяпасе, а также в частных обиталищах тех, кому «не повезло». Завтра «не повезет» всем, кто связывал свои надежды с социализированным (кастрированным) большинством, всем, кто планировал что-то, кроме крушения системы. Инфернальные фрагменты «социального ада», трудно поддающиеся коммерческой ретуши, сообщают нам о системе больше, нежели остальные павильоны цивилизации. Демократия скрывает от клиента цену предлагаемых выгод и удобств. Это лекарство, побочный эффект которого гораздо сильнее основного, это — смерть. Военно-промышленная индустрия смерти требует заказа, диктатура закона требует жертв, временные промежутки между конфликтами делаются все незаметней, а число беспокойных зон растет.
Рациональная машина добывает иррациональное из нас, как нить из гусениц-шелкопрядов, и тем самым технология, а не человек, вступила на путь самообожения. Машина — испытующая инстанция. «Бог из машины» больше не драматургический термин, но нечто гораздо более хищное и конкретное. Если вы собираетесь занять место в иерархии глобального капитализма, то обязательно встречаете на дороге электронного сфинкса, который тестирует вас, спрашивает, проверяет. С ним не получится договориться, объяснить, ответить метафорически. Сфинксу не нужна ваша уникальность, он выясняет вашу пригодность, скорость вашей приспосабливаемости. Он конкретен и безжалостен, как и тот, кто послал его, — глобальный капитализм. Машина спрашивает, предварительно заштопав вам рот. Не дождавшись членораздельности, машина отвечает за вас сама. Если вас взяли на службу, это самый опасный вариант из возможных.