Доктор очень рассчитывал на «полуцивилизованные» или «недодемократические» народы, на всех, кто сохранил свою «barbororum libertas», кто одержим инстинктивной ненавистью к долларовой отраве, кто не сдал еще своих мифов, будь то индейский «хранитель», исламский «боевик», приднестровский «партизан», камбоджийский «кхмер», берлинский «автоном». Новый, имеющий право жить в новом веке герой рождается в «отстающих» регионах планеты или внутри агрессивной контркультуры центровых мегаполисов. Духовным кастратам, лакеям мондиализма, агентам смерти, выдавшей себя за свободу (свободные нации не ставят свободе статуй), удается пока успокоить всех — водометами и спецназом, напалмом и «думающими» ракетами, собачьими консервами и МТV. Сквоттеров и зеленых, начинавших с опасных идей доктора, превратили в дешевый бродячий цирк для не пробившихся на настоящую сцену.
Но пока продолжается шоу, продолжается сопротивление. Тело не уживается с машиной хотя бы потому, что оно — обиталище души, т.е. единственного, нерасчленимого на цифровые коды.
«Не знаю, будет ли мой пессимистичный диагноз столь же очевидным и безысходным, когда вы прочитаете этот текст», — писал доктор поперек строк в дневнике, обращаясь к нам. Современные люди и на Луне (Маркузе видел по телевизору) остались рабами транслирующей сигнал машины и продолжали возиться вокруг государственного флага.
Дата восстания скрывается провидением, проверяющим нашу верность, дата скрывается, чтобы мы сами ее назначили.
Доктор дождался. Черепахи вернулись. Фильм перестал быть фильмом, но доктор не смог поделиться ни с кем победой. В душной тьме смотрового зала он на ощупь искал выхода, и вот уже которую вечность у него не получалось. Пациенты похоронили врача в штарнбергской земле. 29.07.79 — вряд ли доктор, всегда сомневавшийся в линейности человеческого времени и предрекавший большое банкротство не одним только банкам, но и календарям, всерьез отнесся бы к таким цифрам.
В его кабинете осталась раскрытой недочитанная книга Маргарет Мид «Любовь и стимул поведения простых народов». Книга о людях, живущих без греха частной собственности, о тех, кто знает — у всего, живого и мертвого, есть только один собственник, и он делает мертвое живым, а живое — мертвым по желанию. Остальные — арендаторы, отвечающие перед единственным собственником. «Главные черты горных аракшей — активная взаимопомощь, отсутствие конфликта поколений, отсутствие даже намека на ревность или зависть, отсутствие страха смерти».
Музыка счастливых тел против музыки резиновых пуль. Это позавчерашний конфликт. Он отложен, он может вернуться, но не сейчас, а только в том случае, если мы получим от корпорации через несколько десятилетий новое тело, обретем медицинское бессмертие.
В американском политическом самиздате всерьез обсуждалась версия, будто доктора угробили ELF-волны, не различимые органами обычных чувств, но записанные на пленку вместе с фильмом. Можно ли перевести ELF на пленку?
Докор полагал, что так называемые революции есть прежде всего последствия перевода одной понятийной иерархии в другую. Например, перевод всегда известных теологам символов на язык экономики и, наоборот, экономических сложностей на язык религиозной жизни, приводит к революции. Перевод художественных законов в политические и обратная конверсия вызывают в обществе позитивный взрыв и т.д. Удачный живой перевод редок и всегда травматичен для мертвой современности.
Прудон
Мое имя Жозеф Прудон. Я пытался отнять у капитала его солдат. Несколько раз в жизни. Они могли бы не сбиваться в партии, потому что у них пока нет никаких интересов, кроме тех, что стоят на них, как клейма невольничьего рынка. Они могли бы не продаваться, не голосовать, не слушать тех, кто хочет разделить с ними первородный грех. Грех отчуждения. Им не понадобился бы вождь — достаточно коллективной, передаваемой из уст в уста проповеди неповиновения. Проповедь объединила бы созвездие малых групп, договорившихся внутри себя о намерениях. Без регистраций, официальных изданий, членства, церемониала вступления и других атрибутов рабства, подальше от журналистов. Тысячи людей с развязанными руками. Тысячи не согласных жить и умирать ради денег. Тысячи, отказавшиеся от собственности, воспринимающие все, что оказалось в их руках, как собственность революции. Понявшие себя как собственность восстания.