Евгений Бриз
Анархия разума
От автора
Творить всякое на бумаге я начал очень давно, лет в восемь, но активно занялся писательством только в 2012 году. Взялся писать рассказ «Капризы неба», но у персонажей оказались другие планы — они вынудили меня работать восемь месяцев, набить на клавиатуре почти пятнадцать авторских листов и неожиданно стать романистом в неполные двадцать пять. В 2013 я понял, что неплохо бы иметь в загашнике что-то кроме романа и коротких нетленок подросткового творчества. Тогда я и принялся за рассказы.
Прокрустово ложе короткой формы оказалось для меня крайне неудобным. Многие из написанных рассказов стали составными частями последующих романов или ушли в них целиком и никогда не будут выложены сольно. Другие же по-прежнему хранят в себе потенциал для развития в крупную форму.
Почти все из представленных работ были опубликованы в разных журналах и сборниках: в «Уральском следопыте», «Фанданго», антологиях «Аэлиты». Самой значимой я считаю публикацию рассказа «Элизиум Прайм» в октябрьском номере журнала «Наука и жизнь» в 2016 году. И всё благодаря участию в сетевом конкурсе, где на «Элизиум Прайм» обратил внимание редактор литературного раздела Людмила Синицына.
Как и многие творческие люди, в годы юношеского максимализма я писал философские стихи. Но когда прозаик повзрослел, поэт почил. Навечно или нет — вопрос открытый. Но ничего нового в поэзии я не создавал с 2009 года, не считая короткого стихотворения для персонажа-поэта. Здесь представлена лишь малая часть из поэтических архивов, но дающая полное представление о тематике и стилистике лирического творчества автора.
К 2017 году я целиком сконцентрировался на крупной форме и решил, что самое время объединить всё лучшее из написанного в одном месте. Результат перед вами.
Одноразовые чувства
«Мы — дети Мегаполиса. Им порождённые, им же и сожранные. Урбанистический каннибализм. Настоящего ничего не осталось».
Я отбросил ручку и посмотрел на часы — четверть первого. Мы с Нат уже опаздывали на похороны на пятнадцать минут. Она жутко нервничала по этому поводу. Впервые за долгие месяцы я увидел проявление её естественных чувств.
— Иван, ты издеваешься? — простонала сестра с порога моей комнаты. — Церемония уже началась!
— Бьюсь о заклад, мы не единственные опаздывающие, — парировал я, не спеша убирая ежедневник в нижний ящик письменного стола.
Там же лежали запасы пластин. Я покопался и нашёл «скорбь», с трудом предпочтя её «веселью». Откровенно говоря, мне было плевать, но как-то нелепо запороть диплом за пять недель до защиты из-за пары шуток и улыбку от уха до уха.
— Надо ещё купить цветы, — напомнила сестра и недвусмысленно посмотрела на мирно покоящийся на столе бумажник. Мой бумажник.
— Вскладчину, — отрезал я и резко встал.
— Не-а. Ты — старший брат, пятикурсник, а я всего лишь второкурсница. Поэтому платить тебе.
Секунду поразмыслив, я безразлично бросил:
— Что ж, значит, пойдём без цветов.
— Нет! — Нат испугалась подобной перспективы и сменила тактику. — У меня осталась последняя тысяча. И ту заняла у Женьки.
Я без труда вытерпел её жалобный взгляд, но решил не раздувать из мухи слона.
— Чего тебе никогда не придётся занимать, так это наглости. — Выждав необходимую паузу, я добавил: — Ладно, сестрёнка, я оплачу.
В маленьком магазинчике цветов я нарочно долго выбирал подходящие варианты. Опоздание на пятнадцать минут никто бы не заметил, а вот больше — другое дело. Похоже, до Нат, наконец, дошло.
— Мы берём вот эти, — вмешалась она и указала продавщице на вазу с тёмно-красными розами. — Четыре штуки.
Я усмехнулся и отсчитал необходимую сумму. Университет уже виднелся по курсу, но я никуда не спешил. Нат распаковала пластину скорби и сунула под язык.
— Поторопись! — Она дёрнула меня за рукав и одарила вопросительным взглядом. — Почему ты не принимаешь пластину?
— Передумал. К чёрту скорбь! Я ненавидел этого жирного ублюдка, как и все.
Сестра тут же остановилась.
— Вано, не беси меня, — прошипела она.
— У меня нет цели тебя бесить, — честно признался я. — Но сегодня — никаких пластин.
— Хорошо. С последствиями будешь разбираться сам.
— Идёт.
Как и опасалась Нат, мы явились на церемонию одними из последних. Не желая оставаться на задворках, я взял сестру за руку и потащил вглубь толпы. Все как один — вырядились в чёрное и имели суицидально-депрессивные выражения лиц. На многих из них виднелись следы высохших слёз, у женщин — украшенные потёкшей косметикой. Посреди университетской площади стоял гроб, из которого, подобно припорошённому снегом холму, выглядывало пугающее размерами пузо. Отныне обретшее вечный покой от пицц и пончиков.