Взгляды Кропоткина на текущую политическую ситуацию были противоречивы, как само то время. Он ратовал за войну до победы с Германской империей (а для этого требовалось твердое, централизованное управление, строгая дисциплина, сильное государство). Одновременно как анархист он видел развитие Февральской революции в децентрализации, распространении местного самоуправления, кооперативов, крестьянских ферм, профсоюзных организаций.
В Октябрьском революционном перевороте он достаточно быстро разочаровался: началось быстрое укрепление государственной системы, прежде всего аппарата насилия, совершенно неизбежного в условиях начавшейся братоубийственной войны. Кропоткин писал в апреле 1919 года: «Согласно моему взгляду, эта попытка построить коммунистическую республику на основе строго централизованного государственного коммунизма под железным законом партийной диктатуры, в конце концов потерпит банкротство. На России мы учимся, как нельзя вводить коммунизм даже с народом, который устал от старого режима и не оказывает активного сопротивления экспериментам новых правителей». Это писал он рабочим Западной Европы. И оговаривался: «Идея советов… — великая идея», однако «страна управляется партийной диктатурой». «Когда правительство берет на себя обязанность снабдить каждого гражданина лампой и даже спичками, чтобы зажечь эту лампу, то тогда это не может быть сделано даже с бесчисленным множеством чиновников — такое правительство становится язвой». «Все возлагать на гений партийных диктаторов — значит, разрушать независимые центры нашей жизни, профессиональные союзы и местные кооперативные организации, превращая их в бюрократические органы партии, как это имеет место теперь».
Он призывает к солидарности трудящихся без различий национальности или партийной принадлежности. И все-таки в своем письме, предостерегая рабочих Запада от роковых ошибок русской революции, Кропоткин просит, невзирая ни на что, даже на возможное укрепление государственной власти и террора, оказать помощь народам России, умирающим от голода и болезней. Он категорически отвергал принцип «чем хуже — тем лучше», на основе которого создавалась революционная ситуация, велась работа на поражение России в империалистической войне, на развал внутренней организации государства и армии. Некоторые партии, а также многие анархисты встали на этот путь. Кропоткин отвергал его. Когда большевики взяли власть, то ряд партий стал исповедовать тот же принцип: «Чем хуже, тем лучше». И вновь Кропоткин не принял этой тактики, когда ради интересов партии жертвуют миллионами жизней, обрекают народ на непомерные лишения.
По убеждениям Кропоткина, анархия — не хаос, а свобода личности, мысли, творчества. В этом отношении иго капитала также опасно и страшно, как иго однопартийной государственной системы. Если в первом случае используются преимущественно экономические методы, то во втором — политические, юридические, идеологические.
«Одно из двух. Или государство должно быть разрушено, и в таком случае новая жизнь возникнет в тысяче центров на почве энергичной личности и групповой инициативы, на почве вольного соглашения. Или же государство раздавит личность и местную жизнь, завладеет всеми областями человеческой деятельности, принесет с собою войны и внутреннюю борьбу за обладание властью, поверхностные революции, лишь сменяющие тиранов, и как неизбежный конец — смерть. Выбирайте сами!»
К 1920 году он утверждал: «Приход реакции абсолютно неизбежен… А потому все, что мы можем сделать, это направить наши усилия, чтобы уменьшить ее рост и силу надвигающейся реакции».
Он предполагал, что реакционная деспотия государства продлится меньше полувека. Впрочем, если вести отсчет от расцвета сверхдержавы СССР в конце 1930-х годов, то и этот прогноз Кропоткина выглядит сбывчивым. Так же как его предположение, что в будущем возможны более жестокие и кровавые войны. Однако надо не восхвалять пророческий дар великого ученого и человека, а постараться понять, почему он приходил к верным выводам.
Прежде всего он стремился постичь правду и ничего кроме правды. У него напрочь отсутствовали какие-либо партийные или групповые интересы. Но дело не только в этом. В отличие от подавляющего большинства теоретиков, он старался учитывать роль научно-технического прогресса и законов земной природа в развитии общества, имея в виду законы не столько экологические, о которых ныне говорится немало, сколько нравственные (истоки последних, как эволюционист, он видел в биологической природе человека и социальном поведении высших животных).
В середине XIX века, когда он твердо уверовал в необходимость объединения трудящихся в борьбе за социальную справедливость, огромную популярность стали приобретать идеи социо-дарвинистов, утверждавших, будто повсюду и всегда идет жестокая борьба за жизнь: биологическая конкуренция среди животных, экономическая — среди людей. Победители — самые приспособленные, самые удачливые и активные индивидуумы. Это стало, по словам Кропоткина, своеобразным догматом, религией буржуазного общества. Вопреки этому, «необходимо было показать преобладающую роль, которую играют общительные привычки в жизни природы и в прогрессивной эволюции как животных видов, так равно и человеческих существ. Надо было доказать, что они дают животным лучшую охрану против их врагов, что они облегчают им добывание пищи… и увеличивают предел жизненности и, вследствие этого, — облегчают развитие умственных способностей, что они дали людям… возможность выработать те учреждения, которые помогли человечеству выжить в суровой борьбе с природой и совершенствоваться, невзирая на все превратности истории».
Он выполнил свою задачу, написав книгу «Взаимная помощь как фактор эволюции». Это — не опровержение, а дальнейшее развитие идей Дарвина, причем в традициях русской биологической науки. Еще в 1860 году ботаник А. Н. Бекетов высказал идею эволюции и единства природы Земли; он считал борьбу за существование частным случаем «взаимодействия сил», гармонии в природе. Позже о законе взаимной помощи и о его роли в эволюции писал русский зоолог К. Ф. Кеслер, прямым преемником которого и стал Кропоткин.
Конечно, не все в этой работе Петра Алексеевича выглядит одинаково убедительно. Однако научная значимость его работы сохраняется до наших дней.
Экологическое единство живого вещества не вызывает сомнений — это эмпирическое обобщение. Сам факт этого единства, сохраняющегося многие миллионы лет, показывает, что взаимное объединение, взаимопомощь всегда проявлялись в биосфере более властно и эффективно, чем взаимная вражда и разобщенность. И по-прежнему актуальны слова Кропоткина: «Общество… зиждется на сознании — хотя бы инстинктивном, — человеческой солидарности, взаимной зависимости людей. Оно зиждется на бессознательном или полуосознанном признании силы, заимствуемой каждым человеком из общей практики взаимопомощи; на тесной зависимости счастья каждой личности от счастья всех…»
Он не удовлетворился этим обобщающим трудом. Мысль его устремлялась к более обстоятельным разработкам темы. Он принялся писать историю Великой французской революции (1789-1793). Друзья предупреждали: тема трудна даже для профессионала-историка, ей посвящены сотни исследований крупных ученых… Нет, Кропоткина трудности никогда не останавливали. В 1909 году это его историческое исследование вышло на английском, французском, немецком языках, а позже было издано во многих странах мира. И вновь он исходил из предвзятой идеи: в человеческом обществе идет извечная борьба двух течений «народного и начальнического». В народе постоянно вырабатываются формы взаимопомощи, единения. Этому противостоят люди, стремящиеся к власти, господству над народом, добивающиеся личных привилегий за счет других.
Было бы ошибкой считать, будто Кропоткин просто подбирал материалы для обоснования своих идей. Он всегда оставался прежде всего именно исследователем; факты были для него той самой правдой, от которой он никогда не отступал, за торжество которой сражался. Он шаг за шагом, основательно анализирует ход событий, делая краткие и точные выводы. «Восстание крестьян с целью уничтожения феодальных прав и возврата общинных земель… — это самая сущность, истинная основа Великой революции». «Миром управляют идеи гораздо больше, чем это думают, а великие идеи, выраженные в решительной форме, всегда имели влияние на умы». «Между изданным законом и его практическим проведением в жизнь лежит еще целая пропасть». «Народ всегда чувствует истинное положение дел, даже тогда, когда он не может ни правильно его выразить, ни обосновать предчувствия доводами…» Все это — не громкие высказывания, а именно выводы, к которым Кропоткин подводит читателя, рассказывая о тех или иных эпизодах Великой французской революции. Он не только восхищался «верным инстинктом» народа, но и раскрыл источники и движущие силы этого «инстинкта».