Доктор со злостью бросил свой молоточек на стол.
— Кашель хоть у тебя бывает иногда?
— Никак нет, ваше высокоблагородие. Кашля у меня никогда не бывает.
Доктор взбешен. Он садится и пишет «порок сердца».
— От телесного наказания освобожден. Ступай! В пот меня вогнал, анафема! «Здоров!». Дьявол! А что поделаешь? 80 плетей! Ведь это же смертная казнь! Разве можно? Если б они видели, к чему приговаривают!
Благодаря репортеру история Сахалина сохранила имена докторов Лобаса и Чердынцева, спасших жизнь не одной сотне арестантов. Среди палачей тоже попадались любопытные фигуры. Когда Дорошевич сообщил палачу Комлеву, лично повесившему 13 человек, что скоро телесные наказания отменят, тот сказал: «Дай-то Бог... Скорей бы все это кончилось!» — и перекрестился.
Зимой 1895 года тройка запряженных в возок лошадей увозила из Иркутска высокого густобородого старика. Когда-то он, московский студент, написал прокламацию, которая вызвала переполох во всей империи и стала известна за рубежом. С тех пор минуло 33 года. Наконец закончился последний срок. Звали старика Петр Заич-невский, и было ему от роду 54 года.
Молодая Россия
Петр Заичневский, начитавшись Луи-Блана, Леру, Прудона, Лассаля, Герцена и других социалистов, уже в 17 лет был убежденным «карбонарием». Поступил в университет, где на юридическом факультете верховодил красавец Перикл Агриропуло, племянник греческого посланника. Был он старше Петра лет на пять, но единомышленники сошлись быстро.
Все началось весной 1861 года, после расстрела крестьянского выступления в селе Бездна. В Казани бакалавр Афанасий Щапов произнес речь на панихиде по жертвам трагедии и был сослан в Иркутскую губернию. А год спустя в Москве за организацию студенческой манифестации были арестованы несколько человек. Среди них оказались Агриропуло и Заичневский.
Обоих приговорили к каторге. Грек умер в тюремном лазарете, а Заичневский в камере написал прокламацию «Молодая Россия». «Императорская партия! — обращался 20-летний студент. — Своею кровью заплатят Романовы за бедствия народа, за долгий деспотизм. Как очистительная жертва сложит головы весь дом Романовых! Мы требуем, чтобы кроме Национального собрания из выборных всей земли Русской были и другие областные собрания».
Позже, в Иркутске, Заичневский встретил сепаратистов, областников, которые таили юношескую мечту о Сибирской федерации, поплатились за это тюрьмой и ссылкой, но помнили о мечте, как помнят всю жизнь безвременно погибшую невесту. Преданность Сибири сделала их великими знатоками: зоологами, химиками, землепроходцами, этнографами, экономистами, металлургами. Их имена золотились на корешках научных фолиантов. Петр Заичневский был централистом, но уважал и ценил этих людей.
«Мы твердо убеждены, что революционная партия должна захватить диктатуру в свои руки и не останавливаться ни перед чем. Выборы в Национальное собрание должны происходить под влиянием правительства, которое позаботится, чтобы в состав его не вошли сторонники современного порядка, если они останутся живы. Мы издадим крик: “В топоры”, — и тогда бей императорскую партию не жалея! Помни, кто будет не с нами, тот против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами. Да здравствует социальная и демократическая республика Русская!» В конце стояла подпись: «Центральный революционный комитет».
Прокламация разлетелась по Петербургу и далеко за его пределами. Одни восхищались, другие возмущались. Молодой писатель Лесков опубликовал в «Северной пчеле» фельетон, в котором намекнул, что автором прокламации является Чернышевский, но Николай Гаврилович тут же открестился от авторства.
Через три дня после появления зажигательной прокламации столица Российской империи вспыхнула не словесным, а самым настоящим пламенем. Горели Охта и Садовая, Щукин и Апраксин дворы, полыхало Министерство внутренних дел. В поджогах обвинили студентов-социалистов.
Спустя год, в 1863 году, недоучившийся студент, а ныне политический преступник Заичневский впервые попал в Сибирь.
Усольская каторга
Варничный остров тянется вдоль Усолья, отрезанный мелкой водицей. С другой стороны глубокая ангарская протока отделяет его от Спасского острова. На Варничном стоят каменные варницы, печи с котлами, в которых испаряющийся рассол оставляет белую, как снег, соль. Островок этот и есть каторга.
Напарником Заичневского оказался разжалованный подпоручик Ярослав Усачев, приговоренный военным судом к расстрелу за чтение солдатам прокламации «Молодая Россия». Казнь заменили каторгой. Усачев тоже считал, что автором воззвания был Чернышевский.