Ранней весной 1857 года из каземата Шлиссельбургской крепости вывели высокого человека богатырского телосложения, бородатого, с львиной гривой уже изрядно поседевших волос. За его спиной были восстания в Париже, Праге и Дрездене, два смертных приговора и восемь лет, проведенных в австрийских и российских тюрьмах. Теперь царь Александр II повелел сослать его в Сибирь навечно. Местом ссылки Михаилу Бакунину определили город Томск. Узнику было 43 года, но годы тюрьмы его не успокоили. Вскоре он отправил в Лондон письмо к Герцену и Огареву: «Я жив, я здоров, я крепок, я счастлив, я вас люблю и вам, как равно и себе, остаюсь неизменно верен».
«Саксонский король» из Шлиссельбурга
Сибирский период жизни Бакунина мало изучен и более всего загадочен. Большинство историков считает, что после многолетнего заточения ветеран европейской революции решил отдохнуть, восстановить силы, устроить свою личную жизнь и подготовиться к побегу за границу. Между тем последние исследования доказывают, что уже с 1857 года великий бунтарь разрабатывал план вооруженного восстания в Сибири, и именно здесь сформировались основы его народническо-анархистской идеологии. Здесь он впервые узнал будничную жизнь русской провинции. «В продолжение тридцати лет я прожил всего четыре года, от 1857 до 1861, на свободе в России, то есть в Сибири, — писал он, уже находясь вдали от родины. — Это дало мне возможность ближе познакомиться с русским народом, с мужиками, с мещанами и с купечеством, и то специально сибирским».
Уже на следующий день после выхода из Шлиссельбурга Бакунин заочно познакомился с недавно возвратившимся из Сибири декабристом Иваном Пущиным — лицейским другом Пушкина. Пущин передал ему свое благословение и рекомендации для сибирских политссыльных. «По правде это наше дело, — считал Пущин, — мы, старожилы сибирские, должны новых конс-криптов сколько-нибудь опекать, беда только в том, что не всех выдают». Старый декабрист дал Бакунину немало ценных советов. В конце марта 1857 года Бакунина привезли в Омск, через который ехали тогда освобожденные из ссылки декабристы и петрашевцы. Героя Дрезденского восстания публика называла «саксонским королем», с ним даже пожелал встретиться начальник края генерал Гасфорт. Вчерашний узник, по свидетельству очевидца, держался «с достоинством, беспримерным в зале генерал-губернаторского дворца». Приехав в Томск, Бакунин сошелся с декабристом Г. С. Батеньковым, который передал ему свою библиотеку с наказом поступить так же — или подарить книги какому-нибудь сибирскому общественному учреждению, или продать какому-нибудь сибирскому жителю. Батеньков был единственным сибиряком среди декабристов и понимал разницу между своей родиной и Российской империей.
План Черносвитова
Из петрашевцев Бакунин сблизился с Толлем, который рассказал ему о плане восстания в Сибири, предлагавшимся в 1848 году Р.А. Черносвитовым — единственным сибиряком среди петрашевцев. Личность Черносвитова до сих пор представляет собой загадку. Он предполагал, что «бунт мог бы начаться с Нерчинских заводов, потом на Алтае и на Урале и, наконец, в России, в Петербурге». Горные рабочие и приписные крестьяне Алтайского и Нерчинского округов, по его мнению, «всегда готовы подняться». План основывался на том, что «местные восстания, начиная с самых отдаленных мест государства, заставят удалить войска из центра. Сначала надо, чтобы вспыхнуло возмущение в Восточной Сибири, тогда пошлют корпус. Едва он перейдет Урал, как встанет Урал, и посланный корпус весь в Сибири останется, а с 400 тысячами заводских можно кинуться на низовые губернии и на землю донских казаков. На потушение этого потребуются все войска, а если к этому будет восстание в Петербурге и Москве, так и все кончено». Бакунин решил воплотить в жизнь план Черносвитова и взялся за работу. Он тоже считал, что будущая революция должна разгореться на окраине империи и что Сибирь — самый подходящий район для начала освободительного похода в центр страны.
В Томской губернии жили тысячи мастеровых и приписных крестьян Алтайских горных заводов. Бакунин первый развеял миф о том, что в Сибири крепостного права не было. «Это крепостные, — писал он, — в десять раз более угнетенные и несчастные, чем самые бедные помещичьи крестьяне. Они платят подати и несут все прочие повинности, рекруты их поступают не в солдаты, а на 25-летнюю каторжную работу в серебряных рудниках. Они несут барщину, и какую еще барщину! Во всякое время, во время работ, в распутицу они должны по приказанию, по чистому произволу горного начальства возить лес, дрова, уголь, руду за 100, за 200, иногда за 300 верст. Они обязаны продавать свой хлеб исключительно на заводы отнюдь не дороже 28 копеек за пуд ржаной муки».