В Иркутске существовало тогда две библиотеки: казенная и частная. Казенная приходила в упадок — подписчиков почти не было, книги растеряны, средства исчерпаны. Совсем другое впечатление производила частная библиотека местного литератора М.П. Шестунова. «Браво, Иркутск! Какая здесь публичная библиотека!» — восклицает Кропоткин. Библиотека Шестунова представляла своего рода клуб: здесь не только читали, но и оживленно спорили по поводу прочитанного. Многие редакции безвозмездно присылали сюда экземпляры журналов, кроме того, фонд пополнялся частными лицами. «И с этой стороны Иркутск опередил многие города в России», — с удовлетворением отмечает Кропоткин. К сожалению, эти слова трудно применить к нашему времени.
Он с увлечением принялся за работу, вскоре увлекся географическими экспедициями. Близко познакомился с Читой, с Байкалом, с бурятской степью, с забайкальскими реками Шилкой и Ингодой, с городами и селениями, с Качугом, Кабанском, Верхнеудинском... Совершил путешествия по Амуру, через Большой Хинган и Сунгари проник в Маньчжурию, исследовал Саяны и Патомское нагорье. По заданию Сибирского отдела географического общества Кропоткин взялся найти кратчайший путь с Ленских приисков в Забайкалье. За годы исследований он проделал более 70 тысяч верст на перекладных, на пароходах, на лодках, и, главным образом, верхом. Именно в Сибири зародилась его ледниковая теория, разработку которой он закончил в Петропавловской крепости. Именно в Сибири начали формироваться его философские и политические воззрения.
«Воспитанный в помещичьей семье, я вступил в жизнь с искренним убеждением в том, что нужно командовать, приказывать, распекать, наказывать и тому подобное. Но как только мне пришлось выполнять ответственные предприятия и входить для этого в сношения с людьми, я понял разницу между действием на принципах дисциплины или же на началах взаимного понимания. В Сибири я утратил всякую веру в государственную дисциплину: я был подготовлен к тому, чтобы сделаться анархистом».
Тюрьма и чужбина
Последующие пять лет своей жизни Петр Алексеевич Кропоткин посвятил науке. Учился в университете, стал секретарем Русского Географического общества, но чистая наука перестала его удовлетворять, и в 1872 году 30-летний ученый едет в Швейцарию для знакомства с деятельностью Международного Товарищества Рабочих.
Интернационал переживал в ту пору сложный период. Юрская федерация восстала против Генерального Совета, стремившегося сосредоточить руководство мировым революционным движением в своих руках, то есть в руках Маркса и Энгельса. Признанным идеологом Юрской федерации был знаменитый революционер Михаил Бакунин, за год до приезда Кропоткина бежавший из Иркутска после девяти лет тюрьмы и четырех лет ссылки. История распорядилась так, что два великих анархиста так ни разу и не встретились, хотя пути их неоднократно могли пересечься. Во время приезда Кропоткина в Швейцарию Бакунин жил в Италии, а когда через четыре года Петр Алексеевич бежал из тюрьмы и вновь появился за границей, Бакунин уже умер. Зато в первый свой приезд в Швейцарию Кропоткин познакомился с участниками Парижской Коммуны и ближайшими соратниками Бакунина, после чего решил отдать свою жизнь делу освобождения трудящихся. «Они борются, — думал он, — мы им нужны, наши знания, наши силы им необходимы — я буду с ними!»
Вернувшись в Россию, он быстро вошел в дружную семью чистых и нравственно выдающихся людей, вошедших в историю под названием кружка «чайковцев». Среди них были Софья Перовская, Сергей Кравчинский, Дмитрий Клеменц, Марк Натансон. Одних ждал эшафот, других — ссылки, тюрьмы, каторга. Не минула чаша сия и Кропоткина. Весной 1874 года князь Кропоткин попал в Трубецкой бастион, где провел два года. «Мои мысли останавливались на Бакунине, который, хотя и прожил шесть лет в Алексеевском равелине, однако вышел из тюрьмы более энергичным, чем многие его товарищи, которые все это время пробыли на свободе. Он выжил все это, — говорил я самому себе, так и я не поддамся тюрьме».
На исходе второго года заключения Кропоткин дерзко бежал из тюремного госпиталя и вновь оказался за границей, на сей раз на целых 40 лет. Были и участие в европейском рабочем движении, и научные изыскания в области истории, географии и социологии, и три года заключения во французской тюрьме. Автор романа «Овод» Э.Л. Войнич считала его, Кропоткина, и итальянского анархиста Энрико Малатеста «двумя единственно действительно святыми людьми», которых она знала. Так думала не только она. Английский писатель Оскар Уайльд называл Кропоткина «белым Христом из России», что крайне смущало самого Петра Алексеевича.