В марте 1920 года чекисты расстреляли редактора газеты «Сибирская жизнь» Александра Адрианова, друга Потанина и его спутника по монгольской экспедиции. Ему было 67 лет. Потанина спасла от той же участи смерть. Он скончался 30 июня 1920 года, не дожив до 85 лет трех месяцев. Большевики не могли игнорировать это событие и посвятили великому сыну Сибири такой вот некролог:
«Вчера утром умер Г.Н. Потанин. Он был в стане наших врагов. Как общественный деятель Потанин может лишь вызвать чувство отвращения, негодования рабочих и крестьян. Он являлся орудием в руках белой своры. И мы говорим о нем не как об общественном деятеле, а как об ученом, исследователе и путешественнике. И теперь, когда мы получили известие о его смерти, мы отбрасываем прочь тот вред, который он принес рабочему классу».
Потанин встретил смерть в полном сознании. Вот его последние слова: «Вот я умираю. Жизнь кончена. А мне жаль. Хочется еще жить. Интересно очень. Хочется знать, что будет дальше с милой Россией».
Как хорошо, что он этого не увидел.
С развитием путей сообщения и укреплением связей между Сибирью и метрополией «край каторги и ссылки» утратил свое устрашающее воздействие. Многие россияне, раньше боявшиеся Сибири, отправляются сюда на заработки не потаенными тропами, а с законным паспортом за пазухой. После завершения строительства Транссибирской железнодорожной магистрали за Урал хлынул поток вольных переселенцев, и пиком этого великого кочевья явилась столыпинская аграрная реформа, которую историки постсоветской формации превозносят до небес.
Надежды и разочарования
Всплеск переселенческого движения произошел после отмены крепостного права. Отбыв после крепостной неволи обязательную девятилетнюю повинность, мужики десятками тысяч двинулись из безземельной России на вольную волюшку. Один исследователь европейской колонизации сказал: «Право переселения есть право жизни». Даже правительство понимало, что в стране, где не хватает земли, переселение является средством против роста численности пролетариата. Однако колонизация проводилась, как и любое дело в Российском государстве, топорно и бестолково.
Сумма расходов, которая ложилась на переселенца, превышала все средства, которые он выручал от продажи имущества. Одна дорога в ближайшие сибирские губернии обходилась в 50-100 рублей за повозку, а для того чтобы прожить в сибирских условиях, крестьянину мало было одной лошади, их требовалось от трех до пяти. Переселение было доступно только богатым крестьянам, имеющим фонд не менее 500 рублей серебром.
Вот что писал об этом выдающийся исследователь Владимир Обручев в своей книге «В старой Сибири»: «По совету доброжелательных, но мало осведомленных друзей или соблазненный бессовестными агентами крестьянин продает двор и избу, сбывает за бесценок домашнюю утварь и пускается в путь-дорогу к “цветущим полям Сибири”». Более осторожные ищут счастья в губерниях Томской и Тобольской, стремящиеся дальше едут на плодородные земли, орошаемые Енисеем. Забайкалье с его металлами и благородным пушным зверем манит корыстолюбивых, и только утописты едут в легендарную чудесную страну — бескрайний Амурский край. Разумеется, новый пионер цивилизации не имеет представления о жизненных условиях вновь избранной родины. Правда, для осведомления людей кое-где созданы переселенческие комитеты. Такие комитеты имеются в Томске, Иркутске, Тюмени и Чите. Но какой с них толк? Когда бедный беспомощный переселенец обращается в такой комитет с просьбой о совете и указании дороги, ему отвечают: «Вперед, вперед, мой драгоценнейший! Там на месте все увидишь». Никаких указаний маршрута, никаких сведений о том, где можно запастись провиантом и получить медицинскую помощь. Все это не из-за злого умысла, а просто потому, что для господ чиновников этих комитетов цель переселения — такая же terra incognita, как и для самих переселенцев.
Караваны переселенцев двигались в повозках по сибирским дорогам по 100 и более семей. Они нигде не имели крова, ночевали под открытым небом. Путешествуя по рекам на пароходах, люди жили прямо на палубе и, прибыв в Томск, располагались под открытым небом, так как бараков не хватало. Бедолаги часто напоминали ходячие скелеты, а их дети мерли в дороге как мухи. Придя в Сибирь, сразу начинали просить милостыню у местных жителей, так как средств на пропитание у большинства уже не было. Нищенство становилось профессией переселенца, и все расходы на его содержание ложились на старожилов.
Поначалу пришлые были гостеприимно встречены сибирскими крестьянами, охотно принимавшими их в свои общины, но большая часть пришельцев не могла освоиться с новыми условиями жизни. Вместо сказочной страны, где прямо в рот летят жареные голуби, они находили горы, пади, тайгу и невозделанную землю. В реках текли не молоко и мед, а обыкновенная студеная вода, поля давали урожай только при напряженном труде, дома не росли сами, как грибы. Переселенцы рассеивались, возвращались назад нищими и озлобленными либо становились поденщиками, влача жалкое существование. Они даже песни унылые слагали: