Островки душевного покоя
Среди проповедников безгосударственного общества Лев Толстой занимает видное место. И не только потому, что он великий русский писатель, но прежде всего потому, что первым понял и объяснил ненужность вооруженной борьбы ради достижения свободы. Страстная проповедь писателя против государственного насилия и церковного обмана дала всходы не только в среде интеллигенции. Тысячи рабочих и крестьян селились коммунами, общинами и артелями, чтобы совместно трудиться, отказывались платить налоги и идти на военную службу. В 1920-е годы под Москвой были созданы Новоиерусалимская коммуна имени Толстого и коммуна «Жизнь и труд».
Кого только не было среди коммунаров. Бывший «барин» и забитый нуждой мужик, забросивший свой диплом студент и солдат, не захотевший больше быть пушечным мясом, эсер-боевик и красный партизан, анархист и следователь ЧК, сектанты разных течений и городская учительница, рабочий оружейного завода и работница политотдела Красной Армии. Всех объединяла любовь не к человечеству и не к будущим поколениям, а к каждому человеку, живущему сейчас на грешной земле.
Основатель коммуны «Жизнь и труд» Борис Мазурин еще со школьной скамьи примкнул к большевикам. Его отец-толстовец пробовал говорить о непротивлении злу насилием, но сына тогда чуть не тошнило от слова «любовь». «Какая любовь, когда кругом враги!» — кричал он. В феврале 1921 года умер Петр Кропоткин. Студенты-анархисты устроили в Горной академии вечер его памяти. На вечере были и толстовцы. На вопрос студента Мазурина: «Какая разница между анархистами и толстовцами?» один из анархистов ответил: «Разница та, что толстовцы более последовательны, чем мы». Спустя год несколько молодых людей решили вести коллективное хозяйство. Среди них был и Мазурин.
Среди коммунаров были Ефим Сержанов и Швильпе, напоминавшие героев Андрея Платонова. Они называли себя всеизобретателями, спали по 2-3 часа в сутки, все делали своими руками, но мечтали создавать не только сеялки и молотилки, но и искусственные солнца. Хотели устроить межпланетные сообщения, сделать жизнь человека вечной, экспериментировали над своими организмами и даже изобрели собственный язык. Это были неистощимые выдумщики и прилежные работники, они не пили, не курили, не бранились, не знались с женщинами и были всегда веселы. Единственным их недостатком было чрезмерное увлечение трудом, что вызывало недовольство других коммунаров: «Работай, работай, даже почитать некогда!», «Коммуна “Жизнь и труд” — труд есть, а жизни нет!» Два чудака даже в анархизме придумали особое течение и называли себя экстархистами, то есть внегосударственниками. Через два года оба ушли из коммуны. Хозяйство поглощало все их время, а им хотелось изобретать. След этих необычных людей затерялся, и после их ухода лидером коммуны стал Борис Мазурин.
Он оставил Горную академию, чтобы полтора десятка лет отдать свободному труду, затем провести долгие годы в краю вечной мерзлоты и в конце жизни написать хорошую книгу о своих погибших товарищах. Нет, не о товарищах, а о братьях и сестрах — так они себя называли, хотя церковных догм никто не признавал. Толстовцы выступали против государственного насилия и смертной казни, тюрем и ссылок, против права собственности на землю, так как считали ее достоянием всех людей, но были и против насильственного сгона крестьян в колхозы. Они признавали добровольный труд, не за зарплату и не из-под палки, но никому своего мнения не навязывали. Толстовские коммуны возникали повсюду—на Украине, в Киргизии, Башкирии, на Черноморском побережье, на Орловщине, Смоленщине, Брянщине, в Сибири. В коммуне «Жизнь и труд» жило свыше 500 человек.
Когда делегация толстовцев пришла к Сталину и просила не вмешиваться в их жизнь, он сказал: «В военном деле вы нам не помощники, а в мирном строительстве мы знаем вас как людей честных и трудолюбивых».
В кругу ненависти
Толстовцы были подлинными коммунистами и не могли понять, за что партия, именующая себя коммунистической, давит их повсеместно, не дает жить и работать, сажает в тюрьмы и расстреливает. Один из известнейших толстовцев Василий Янов еще при царе сидел в тюрьме за отказ идти на войну.
Освободившись после революции, молодой крестьянин решил искать правду в политических партиях и первым делом пошел к эсерам. С головой окунулся в чтение эсеровской литературы и «как ошпаренный выскочил оттуда. Но я еще верил, что есть другие благодетели крестьян и рабочих, пошел к большевикам и опять решил начать с книг. Я увидел, что эти партии создали себе каких-то воображаемых крестьян и рабочих, которых они возвеличивали на словах, а к живым людям относились, как и прежняя власть, на основе насилия и приказа.