Жены и девушки в каторжных поселениях неизбежно впадали в разврат, а сами арестанты не стремились создавать или сохранять семью и заниматься хозяйством. Они знали, что их в любой момент могут отправить в еще более отдаленный уголок Сибири, вплоть до Сахалина, и все их труды пропадут даром. Поэтому в вольной команде расконвоированный каторжник старался поменьше работать и побольше получать удовольствия, то есть предавался разврату и пьянству.
За удовольствия надо платить, и валютой была «золотая пшеница»—так арестанты называли песок. Торговля золотом считалась тяжким преступлением, но сами каторжники говорили, что «золото Божье» и что каждый праве добывать его для себя. По свидетельству современников, содержание карийских рудников ежегодно обходилось казне в 500 тысяч рублей, а царский кабинет каждый год получал со всех золотых приисков Восточной Сибири 3600 фунтов чистого золота.
В 1857 году начальник карийской каторги по фамилии Разгильдеев решил выслужиться перед царем и добыть для него 100 пудов золота. При нем на рудниках от цинги, тифа и переутомления умерли свыше 1000 каторжников. Это происходило во время царствования Александра Освободителя, который, конечно, и не думал потратить часть золота, добытого ценой тысячи жизней, на улучшение карательной системы.
В конце позапрошлого века на Каре содержалось 2507 человек, из них 600-800 женщин и детей. В середине столетия каторжан было меньше, и получается, что Раз-гильдеев уморил больше половины своих подопечных.
Словом «варнак» на сибирском жаргоне называли ссыльнопоселенцев или каторжников. Оно происходит от существовавшего в былое время обычая клеймить разбойников буквами «ВРНК», что означало «вор, разбойник, наказанный кнутом». Отношения между варнаками, беглыми каторжниками, и коренным сибирским населением можно назвать войной.
Арестантский профсоюз
Первым сибирским ссыльным был знаменитый угличский колокол, сосланный в Тобольск в 1593 году по приказу царя Бориса Годунова за то, что он ударил в набат в Угличе, призывая жителей к восстанию по случаю убийства царевича Дмитрия. В Тобольске опальный колокол «очистился» от своей вины, был заново освящен и 300 с лишним лет призывал православных к молитве. В XIX веке жители Углича пытались вернуть его себе, сочтя, что колокол достаточно наказан за свою политическую неблагонадежность тремя веками изгнания и может уже возвратиться домой. Но городской голова Тобольска утверждал, что колокол приговорен к пожизненной ссылке и что срок ее не истек. Кроме того, за давностью нахождения колокола в Тобольске первоначальные владельцы утратили на него все права, и он должен оставаться там, где находится. Вопрос этот даже пытались разрешить в судебном порядке.
Как писал Федор Михайлович Достоевский, только за 60 лет Сибирь приняла в свои объятия около 700 тысяч ссыльнокаторжных, а с женами и детьми эта цифра достигает миллиона человек.
В одиночку у арестанта почти не было шансов выжить, поэтому каторжники на первом же этапе организовывались в артель. Они выбирали старосту и создавали майдан — артельный фонд из взносов от всех своих ссыльных. Он представлял собой склад запасов, где узники могли покупать чай, сахар, белый хлеб, а тайно — табак, карты и водку.
Но главная цель артели — сопротивление произволу тюремной администрации и конвойной команды. Артель как организация с одной стороны поддерживала солидарность внутри уголовного сообщества, с другой — обманывала и подкупала взятками офицеров и солдат конвоя. Артель составляла планы побегов, изобретала способы добычи запрещенных водки и карт. Она нанимала в дороге у крестьян телеги или сани и продавала или даровала своим привилегию ехать в них часть дороги. Она же подкупала палача, чтобы он легче сек наказуемых, санкционировала все сделки и договоры между своими членами. Словом, артель — это тайная организация в преступном мире, такая же, как мир или община в жизни крестьян.
В тюрьме и на этапе артель имела абсолютную власть, неписаные, но строго соблюдаемые законы, свой кодекс чести. Неповиновение или измена артели карались смертью. Арестант мог лгать, грабить, убивать, лишь бы его поступки не вредили интересам артели. Если же он выдавал тайны артели тюремному начальству, хотя бы под страхом кнута, то мог считать себя мертвым. Во всей Сибири и в России не было уголка, где изменник мог бы избежать возмездия.