Но прежде всего Михаэль выведен как человек своего времени — и нашего времени — в том, как он утверждает центральную роль труда, главной отличительной черты человека. «Труд приносит свободу», — не единожды произносит он. Сам Михаэль достигает спасения, жертвуя всем и погибая в конце концов в руднике. Трудясь в поте лица в чреве Матери — Сырой земли, он понимает глубинные истины, недоступные рациональному восприятию: «Дом! Земля! Мать!». Его социализм — это принесение себя в жертву ради своего народа: «Мы, современные немцы, похожи на социалистов Христа». «Труд есть война!» — восторженно добавляет Михаэль; это призыв к величию.
Для современного читателя почти намеренно банальный словарь Геббельса — вызов даже больший, чем бесцветный сюжет. Кажется, что Геббельс специально выбирает самые затертые фразы — «белый, как снег», «тяжкое бремя труда» — как будто мало вложенной в уста Михаэля напыщенной безвкусицы («Искусство — это не только способности, это еще и борьба»), которую невозможно принять всерьез. (Точно так же некоторые абзацы, по современным стандартам доказуемо антисемитские, надо понимать как дурно выбранные метафоры и как дань предрассудкам своего времени — подобно аналогичным вульгарностям, высказанным Марксом за 70 или 80 лет до того. Геббельс, как и Маркс — человек своего времени и своего места. Как и все мы.)
Но это не случайная неуклюжесть, это зарождающееся искусство. Геббельс сознательно избегает любой свежести, оригинальности в метафорах и сравнениях. Его цель — на загадывать загадки для космополитов, а побуждать к действию обычного человека. Как полагает Михаэль, «стиль-это все!» Геббельс, несмотря на неоспоримую литературную посредственность, говорит языком масс — языком коротких рубленых предложений, еще более коротких словосочетаний, обычно усиленных барочной пунктуацией, и приукрашенных общих мест. В самом начале Михаэль жалуется: «Мы, немцы, слишком много думаем». Геббельс предлагает решение этой проблемы: или действительно популярный, или просто популистский дискурс, занимающий, как современные бестселлеры и видеоклипы, место на самом верху низовой культуры.
И в самом деле, спустя 70 лет Геббельс кажется современным не столько из-за того, что он говорит (хотя он и озвучивает многие современные темы), сколько из-за того, как он это говорит. Он — человек для масс-медиа, его роман не влезает в смирительную рубашку печатной книги. Чутье Геббельса требует света, музыки, публичного зрелища. Вскоре, с приходом кино, радио и телевидения, для его целей появятся средства. Беспомощные в качестве литературы, образы и клише, движущие роман «Михаэль», могли бы оказать глубочайшее действие на газеты, журналы, кино, радио, на весь аппарат современной индустрии сознания. Имей он в руках современные кинематические и вещательные технологии, кто знает, чего бы Геббельс мог достичь?
НОВЫЕ ТЕМНЫЕ ВЕКА
Рецензия на: Рудольф Карлайл Эванс. Воскрешение аристократии. Порт Таунсенд (Вашингтон): LoompanicsUnlimited, 1988.
Бесчисленные эксперты подсчитывают кризисы в западном обществе. Кто-то предсказывает падение индустриализма. Кое-кто даже радуется катастрофе, видя в ней шанс построить утопию — или футуристически-кибернетическую, или в духе неопалеолита. Но обе школы постиндустриального утопизма предполагают будущее, где все будут жить в мире и все будут принимать решения. Здесь, по Рудольфу Карлайлу Эвансу, их взор мутнеет, а храбрость им изменяет. Все согласны, что многие века западный человек воевал с природой, в том числе со своей собственной — с катастрофическими результатами. Но для Карлайла путь к спасению ведет вспять — к феодализму, к бесстрашной власти гордой воинственной аристократии над безусловно подчиняющимся крестьянством. Так предназначенное властвовать меньшинство реализует свою судьбу… а большинство, превращенное в массу, наконец-то получает то, чего на самом деле хочет: свободу от свободы.
Карлайл, будто меч, кует синтез правой и левой критики нашего безличного, атомизированного, материалистичного, бюрократического, потребительского, природоубийственного массового общества, которое не может жить и не будет. В его сочетании антикапитализма, антисоциализма, сексизма и панегириков сильному человеку действия больше от фашистского интеллектуализма — включая фашистский интеллектуальный антиинтеллектуализм, — чем он признает. Сам он предпочитает смущать либералов и леваков цитатами, почерпнутыми из длительного, хотя порой и бессистемного изучения Маркса, Милля, Шумахера, Маркузе, Шумпетера, де Токвиля, Эрнеста Манделя, ЭрихаФромма, анархиста МюрреяБукчина и т. д.