«Выход есть всегда! А вот права на слабость у тебя нет!» — сжав зубы, она слабо оскалилась и принялась наскоро одеваться, сообразив, что Алессия до сих пор не вышла из парилки. Вытащив из бани обмякшую спутницу, Крис быстро привела её в чувство, после чего долго ворчала о неправильной эксплуатации, пока к ним не нагрянула утомленная ожиданием Магма, сетуя на скорое начало вечерних посиделок.
— Долго вы! — возмутилась старушка, вдыхая свежий воздух и наслаждаясь затишьем на улице. — Я уже минут двадцать назад как справилась, а вы всё возитесь, эх! — завелась староста, причитая вплоть до самого порога шумящего кабака, где уже вовсю плясали юнцы, а старики упоенно слушали игру на губной гармони, вспоминая бурную молодость.
— А где здесь можно покушать? — вежливо поинтересовалась Вуншкинд, оглядывая трактирную стойку.
— Где хотите, — слабо улыбнулась Магнолия, глядя на сидящих поодаль девиц в пестрых сарафанах. Местные уже давно научились использовать перья и красители, что Рейхом не запрещалось. — Без меня отсюда ни ногой, а так — делайте что хотите.
— Спасибо, — отвлеченно бросила Крис и направилась следом за Лессой, попутно рассказывая ей о вреде белковой пищи после парилки.
Усевшись за свободный столик, девушки молча жевали запеченную картошку, которую привозили из ближайшего села Огородников. Оглядываясь по сторонам и потягивая свежий узвар, путницы с интересом наблюдали за происходящим вокруг. Звуки самодельных балалаек и на ладан дышащего баяна постепенно утихли, а на крохотной сцене, где только что выступали местные барды, появилась высокая крепкая женщина, громко объявляя очередного виновника торжества.
— Дорогие сельчане! — басовито заголосила она, стоя на сдвинутых столах, ножки которых специально спилили почти до основания, прибив к широким доскам, дабы создать ощущение возвышенности. — Грядет день сбора сил и накопления смелости для новых свершений! В преддверии каждого четверга, третьего в месяц, пусть льются сказания прадедов наших великих, устами старцев почтенных! — Несмотря на статус «малообразованного поселка», она говорила достаточно грамотно и чётко. Судя по всему, Масленок и впрямь не жалел знаний на поддержание школ, где ребятню учили грамотно разговаривать, а самых одаренных — даже читать и писать, отбирая лучших в ряды новобранцев.
Прихрамывая, на сцену вышел престарелый владелец заведения. Усаживаясь в мягкое кресло, он тут же расплылся в улыбке, глядя на неизменное столпотворение молодых ребят, которые всё забегали в трактир, получая от старших тумаки за опоздание.
— Не браните молодежь, — умиротворенно воскликнул старик, — они у нас больше всех сейчас трудятся во имя «Великого Возрождения». Толку серчать? Того гляди — назло тунеядствовать будут! — рассмеялся тот, создавая приятную атмосферу в зале и унимая старших. — О чём мне сегодня поведать, дорогие мои? — громко спросил старичок, слушая возгласы о власти, безумцах и анархогеддоне. Он был едва ли не одного возраста с Магмой и привлекал внимание Харенс, как и прочие пожилые жители поселения. Возраст согласия нынче был невелик как раз таки потому, что многие окультуренные жители подконтрольных поселков банально не доживали до старости из-за самых обычных недугов. Видно не зря селение Пахарей считалось одним из самых элитных граничащих с городом Рейха, что простирался от бывшего Снина до границ Першова.
— О себе рассказал бы, — тихо буркнула Крис и удивлённо покосилась на резво расцветшего старика, длинная борода которого была причудливо заплетена в косу и обвязана вокруг морщинистой шеи.
— А чего же не рассказать-то? — оживился дедок, словно услышал её слова среди всего этого жуткого гомона. — Эх, вот были бы у нас настоящие знания — не пришлось бы распинаться! А теперича что? Историю полним обрывками, да й сами её толком не знаем! Нескладно всё так, — он печально вздохнул и потер тощие руки. — Ну-с, начнём значит с малого. Слушайте! — его глаза блеснули, а зал тут же затих в ожидании. Местные внимали каждому слову сказителей, даже если слушали один и тот же сказ раз этак сотый.
— Зовут меня Вадис, иль Вад. Родился я здесь, как и большинство из вас. Трактир я держу по наследию прадеда, что купцом сюда ехал, коней насаждать забугорных. А место моё уж Едимед займет, вот он сидит, улыбается! — Вадис кивнул в сторону невысокого коренастого трактирщика, который внимал ему с такой преданностью, что даже прекратил подавать еду и напитки.
— Мы ж это знаим! — раздалось из толпы. — А довай про город, пожалсто! — звонкий голос малолетней девчушки ярко контрастировал с грамотной, пусть и самобытной речью Вадиса.
— Град-то? Поселок наш уж давно под защитой Маслянникова, даже и не сказать, сколько лет уж! — рассказчик как по щелчку перескакивал с темы на тему. — Много этот поселок пережил. И бунты, и набеги барбарские, и даже голод, когда зима аномальная приходила! Да и пал бы давно, если б не Рейха покров и сплоченность наша! — трактирщик важно повел искалеченным указательным пальцем, от которого осталась обрубленная половина.
— А можно, ит, ну. Мы ж кушоем, спим! А аткуда у нас усё это? — подал голос молоденький паренек лет шести.
— Давным-давно, когда ни голода, ни упадка не было, наши предки выращивали здесь много всячины. Тут-то огромное производство было! А следил за ним род Пэрлиосса, что торги ещё до разрухи здесь вел, — историк слегка напрягся, пытаясь хорошенько сформулировать нужное предложение. — Ой, так-с, что у нас там? А вот! — он смущенно продолжил, почесывая блестящую лысину. — Чутьё, предпринимательская жилка и острый ум передавали по наследству потомкам, и вот сейчас, Леди Грета — наследница усопшего Барона Филиппа, соблюдая традиции, несет на себе груз ответственности за процветание наше!
— А правда, что она видит будущее?
— Правда ли вера, да только всегда знает наша провидица, что сулит грядущий день, и когда лучше семя садить! А если хотите, то дар ей по наследству достался! И будь я молнией сражен, если хоть раз подвели нас прогнозы её!
— А расскажите историю о «дружбе» Рейха и Церкви! — невольно воскликнула Вуншкинд. Перешептываюшиеся зрители тут же затихли, а Кристин устало потерла лицо и укоризненно посмотрела на спутницу. Никто не рисковал обсуждать хозяев у них же за спинами, кроме тех самых историков которых уже не страшила расправа.
— Тоже могу, — беззаботно ответил Вад, ковыряя мизинцем в обрубке зашитого уха. — Нету здесь тайн никаких, простая политика нейтралитета. Держалась она на взаимной выгоде, а когда страшенная дурость народа за все края перевалила, там уж и знания стали бесценными, вот. Да и несут их только те, кто уж совсем наказанья не боится, за перекуп и сокрытие.
— Слышь, Вад! — возмутился мужчина, сидящий за крепким деревянным столом. — Так это правда, что всё нарочно? Или почему ребятня чушь порет? Мы же стараемся как можем, а они: «аткуд» и так далее!
— Так тут просто! Оно ж смена поколений никуда не делась, в отличие от образования! — нахмурился дед. — Одни в силу возраста с навыком ценным не справлялись, других — силовики вербовали. А откель у молодых тому взяться, когда родителям дела уж нет? — недовольно проворчал Вад, оглядывая слушателей. Старшие медленно и уверенно отупели под гнетом крепостного права из-за чего попросту не могли дать детям больше положенного. — Молодежь и вовсе от рук отбилась! Не в силах черпать знания у старшего поколения, рабочей силой уж стали. Все пашут у нас, нет делений особых. Вот, разве что, девиц помоложе «счастливицами» Рейха — дай Бог, когда отберут! Ну, что б солдат, как они говорят, «инкубировать». Да ребят покрепче в добровольцы приймают. Оно на вас ответственность, родители мои дорогие, что вы им грамоты не додали!
— Инку… ин… бурку… что?! — загалдели младшие. А вот среди старших повисло молчание. Кто-то отводил тяжелый взгляд, а кто-то мечтательно улыбался, глядя на красавиц дочурок. Воспитывать детей было попросту некогда.
— Да рожениц, тьфу! Видно, что вырос не в той я среде, — на тяжелом выдохе вымолвил старец. — Может и хотел бы знать больше, болезни лечить, чинить чего посложнее лампочки, да куда там, когда навык сбора урожая есть, а понимания его переработки — нет? Вот и крутимся как шестеренки, да друг без друга уж шагу не ступим. Чтобы мы делали без родовых знаний и блага хозяев — ума не приложу!