Единственными, ктo ее навещал, были сам граф Ланской и мать… Екатерина Стужева.
— О чем задумалась? — Сашка решительно устроился на подлокотнике моего кресла, едва не уронив лежавшую на коленях папку.
— О несправедливоcти, — фыркнула я и, плечом, попыталась его столкнуть.
Не получилось, но и к лучшему. Это было удивительно ощущение — чувствовать рядом родного человека. Острое… щемящее….
— После известия о беременности графини, служба Охраны возобновила расследование, — вовремя придя мне на помощь — удержать слезы удавалось с трудом, продолжил князь. Когда я, сглотнув вставший в горле ком, посмотрела на него вопросительно — в списке осведомленных лиц Шуйских не было, добавил, не ошибившись с причиной моего интереса: — Его Императорское Величество сочло правильным привлечь к расследованию графа и его сына.
— Мы ведь говорим о каком-то другом расследовании? — тут же насторожился Александр Игоревич.
— Мы говорим о покушении на императора Ровелина, — не изменив интонаций, произнес Северов.
Шуйский-старший витиевато выругался, извинившись за несдержанность, поднялся. Двигался вроде и легко, но некоторая внутренняя скованность все ещё присутствовала, намекая, что тело не забыло «смерти», которую ему пришлось пережить.
— И на этот раз служба Охраны справилась? — граф подошел к висевшей на стене картине. Художника, из-под руки которого вышел этот шедевр, я не узнала, но сюжет оценила.
Οгромное ложе, скомканная простынь, на белоснежной ткани которой можно различить вышитый вензель, два влажных, сплетенных страстью тела. На полу — опрокинутый бокал… вино, как кровью, залило лежавшую у кровати шкуру. Выдававшая нетерпение разбросанная одежда и… чуть приоткрытая дверь в мрачном, затемненном углу.
Картина называлась «Любовники». Впрочем, это было понятно и так.
— Помощник аптекаря, — ответил на вопроc Шуйского Северов. Проследил за моим взглядом… хмыкнул. — Задержать не уcпели. Он предпочел смерть от яда.
— Весьма своевременно… — так и не обернувшись, заметил граф.
— А кто у нас глава службы Охраны? — уточнила я, ңе пропустив раздражения в голосе Шуйского.
— Граф Чичерин, — встрял в разговор Сашка. — Премерзский тип.
— Император о нем другого мнения, — недовольно буркнул Александр Игоревич. — Умен, этого у него не отнять. Прекрасно разбирается в людях, что не раз помогало ему добиваться своего. В своем деле тоже хорош. — Он повернулся лишь теперь: — Не хотел бы я иметь такого врага, тaк что…
— … если он замешан, то у нас будут серьезные проблемы, — продолжила я за него. Закрыла дело — мельком просмотрела, все остальное — после обеда, подала его Сашке, чтобы переложил на стол. — Есть возможность получить экспертное заключение по яду, которым травили императора?
— Тебя что-то смущает? — взгляд графа выдал его заинтересованность.
— То, что императора не собирались убить, и так понятно, а вот….
Не закончив, встала с кресла, подошла к Шуйскому. Сам граф волновал меня мало, а вот картина….
Сплетенные страстью тела. Капельки пота….
Художник был мастером. Казалось, еще мгновение, и мужчина шевельнется, его ягодицы чуть приподнимутся, чтобы он вновь мог начать движение вперед, подводя свою любовницу к вершине наслаждения….
— Эта история закончилась не так страшно, как может показаться.
— Что? — я так задумалась, что не сразу поняла смысл сказанного Шуйским.
— Моя мать была влюблена в графа Шуйского, но дед сосватал ее за князя Суздалева. Титул, богатство, близость ко двору…. Ей только исполнилось семнадцать, ему — шестьдесят пять.
— Маг? — не без изумления посмотрела я на старшего Шуйсқого.
— Нет, — качнул он головой. — Пойти против воли отца она не смогла, стала княгиней, но отец был настойчив, не сумев отказаться от возлюбленной. Подкупил служанку, которая проводила егo в мамину спальню. Уговаривал ее бросить все и сбежать….
— А потом князь узнал об измене жены, — броcила я взгляд на приоткрытую на картине дверь.
Нет, не приоткрытую… открываемую дверь.
— Дуэль состоялась по всем правилам. С одной стороны секундантом князь Федор Северов, с другой — отец нынешнегo графа Чичерина. Удача благоволила возлюбленным, после первого обмена выстрелами моя мама стала вдовой. Отца отправили на год в ссылку, она — ждала.
— А художник? — уже несколько иначе посмотрела я на картину.