Это лето оказалось последним летом беззаботной жизни Анастасии, то были месяцы, в которых пребывание в Царском Селе чередовалось с поездками вместе с матерью и сестрами в Могилев. Анастасия скучала по отцу и получала удовольствие, когда семья снова собиралась вместе, когда императорский поезд заводили в какую-нибудь уединенную ветку на окраине города и можно было больше не соблюдать формальностей. По утрам великие княжны знакомились с местами, расположенными по окрестности, гуляли по лесу, останавливали удивленных крестьян и детей железнодорожных рабочих и всегда давали им что-нибудь из еды или угощали конфетами {15}. Каждый день императрица вмести с дочерьми ездила на автомобиле в Могилев, где в доме губернатора царь Николай II пользовался комнатой на двоих вместе с цесаревичем Алексеем. Здесь императрица и дочери присоединялись к ним на время второго завтрака и чаепития, после которых следовали прогулки по Днепру или путешествия по песчаным холмам. Последнее, по воспоминаниям баронессы Буксгевден, можно приравнять к настоящему суровому испытанию, в котором «преобладала боль, а не удовольствие», поскольку Николай любил все, что связано с физической нагрузкой, и не считал нужным обращать внимание не только на явственно видимые преграды, но и на возможности тех, кто сопровождал его. Для императора было обычной практикой быстрым шагом отправиться в путь, взбегая на холмы и бегом спускаясь с них, перелезать через заборы и форсировать ручьи, оставляя позади всех, кто изо всех сил старался не отставать от него: своих детей, своих офицеров и даже гостей, приглашенных им. И не раз, и не два группы таких выбившихся из сил и задыхающихся людей забредали во двор какой-нибудь удаленной дачи, удивляя своим появлением семейства, которые мирно пили чай и были совсем не в восторге от такого непрошеного вторжения. Однако достаточно скоро большинству удавалось узнать в бесстрашных путниках, храбро шагающих через их газоны и лужайки, лица, хорошо знакомые им по открыткам и иллюстрациям, и тогда они сами неуклюже расталкивали друг друга, чтобы отвесить поклон и поднести букет поспешно сорванных цветов хихикающим великим княжнам {16}.
Подобные посещения, как говорил Жильяр, «слишком короткие» с точки зрения великих княжон, вносили некоторое оживление в «их однообразную и бесцветную жизнь» {17}. Однако военные проблемы не позволяли Николаю отвлекаться от них надолго и принуждали его семью возвращаться в Царское Село, что для Анастасии означало возвращение к урокам и к палатам ее госпиталя, к тем малозначимым событиям, которые определяли приливы и отливы в течении ее дней. И вместе с тем эти дни, столь неумолимые в их бесконечной повторяемости, могли изменить свое течение в сторону насильно навязываемой неопределенности.
Находясь под влиянием своей матери, великие княжны относились к имеющему позорную известность Распутину не иначе как к подлинному святому, благодаря молитвам которого их брат продолжает жить. Как вспоминала Ольга Александровна, «создавалось впечатление, что он нравится всем детям. Рядом с ним они чувствовали себя легко и спокойно» {18}. Как отмечала их тетка великая княгиня Ксения Александровна, с ранних лет Александра приучила их избегать всякого упоминания об этом крестьянине и даже скрывать его приходы от любопытных слуг. «Он всегда находится там, входит в детскую комнату, заходит к Ольге и Татьяне, когда они готовятся ко сну, и сидит там и ласкает их» – так жаловалась она в 1910 году по поводу того, как ведет себя Распутин, и считая такое положение дел совершенно невероятным и за гранью понимания» {19}.
Подобно секретности во всем, что касалось болезни Алексея, такого рода поводы для разногласия заставляли людей верить в худшие варианты развития событий. Одна из нянек, которые несли службу во дворце, обвинила Распутина в том, что тот изнасиловал ее, и разнесла эту новость по всему Санкт-Петербургу. Новость была подхвачена и стала основой слухов, получивших широкое распространение, после того как придворная гувернантка София Трубецкая пожаловалась на его дурное влияние в Царском Селе и потеряла свой пост в силу роли, которую этот крестьянин играл при дворе {20}.
«Наш друг, – писала Александра о Распутине в своем письме Николаю, – так доволен нашими девочками; он говорит, что им пришлось вынести слишком многое для своих лет, и это очень обогатило их души» {21}. Спустя всего десять дней после этого письма, вечером 29 декабря 1916 года, Распутин принял приглашение навестить князя Феликса Юсупова в его петроградском дворце. Юсупов, обладатель несметного состояния, аморальный и известный своим беспутством муж княгини Ирины Александровны, двоюродной сестры Анастасии, собрал группу заговорщиков, в состав которой входил и двоюродный брат Николая II, великий князь Дмитрий Павлович. При ее содействии он совершил убийство Распутина так, как это могло быть только в мелодраме или в ужасной сказке, сперва отравив, потом застрелив, а затем заколов того кинжалом, прежде чем опустить его тело под лед одного из притоков Невы. Известие о преступлении и о найденном теле Распутина повергло императорскую семью в шок. Анатолий Мордвинов, один из адъютантов Николая II, вспоминал реакцию великих княжон на эту новость: «Они сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу. Они дрожали, как от холода, и каждый мог видеть, как горько они переживают утрату, но при всем этом в течение всего долгого вечера имя Распутин ни разу не произносилось при мне. Они страдали, поскольку этого человека больше не было среди живущих. Они страдали также и потому, что им, очевидно, было понятно, что это убийство служит началом чему-то страшному и неоправданно жестокому, что ждет их мать, их отца и их самих, а также и то, что это страшное безжалостно и неотвратимо движется навстречу им» {22}.