На обратном уже пути к Москве это и случилось. Плыли по реке Сухоне. Иван на берегу замешкался. Взяла Анастасия царевича из рук нянюшки, чтобы пронести его на ладью, и вдруг свет в глазах померк, сознание пропало, ноги подкосились.
Очнулась лежащей на пристани. Вокруг хлопотала челядь, лекарь Бомелий ей в нос совал склянку с уксусом, а Димитрия в руках и не было. Ищет Анастасия глазами, головой вертит, не может найти сына. Такой страх и ужас тогда вошел в неё, такой трепет душевный.
Потом сказали. И она вновь утратила сознание.
Когда пошатнулась она на узком трапе, теряя голову, ребенок выскользнул из ослабевших рук прямо в воду. Нянюшка подхватить не смогла на узких ступенях. Случилось смятение. Кто Анастасию, обомлевшую, удерживал, кто в реку за царевичем кидался. Вытащили мальчонку уже мертвым. Захлебнулся. Анастасию откачали, но потеряли наследника, такое горе неизбывное! Иван плакал, как малый ребенок.
И вот теперь во время болезни ей то и дело снился этот страшный сон. То ли сон, то ли она снова теряла разумение, как тогда.
Давно это было. После еще несколько раз случались у неё потери сознания. Но Господь сподобил, четырех ещё детишек родила Анастасия. На все воля божия. Две девочки от огневицы померли, два мальчика живы, Ванечке шесть годков минуло, Феденьке только три. Совсем ещё несмышленые. Как им без матери?
Но вот то первое несчастье так и осталось самым невыносимым страданием в её жизни.
— Выпей, матушка, — поднесла чашку с пахучими травами постельная боярышня девушка Меланья, склоняясь над постелью и вытирая ей лоб влажным рушником с вышитыми петухами.
Анастасия сделала глоток.
«За грехи кара. Господь всемогущий видит все. За какой же грех расплачивается тело и душа? За что мучаешь, Боже, верную рабу твою, по что?»
С младых ногтей исполняла непрекословно все Божьи заповеди, поклоны клала, странников привечала, церковные воздуха и покровы вышивала бисером… В женах верной и заботливой подругой была царю Ивану. Пятерых детишек родила. Может быть, грех в том, что троих не уберегла, не сохранила? Но ведь это Господь взял безгрешные души, его Божья воля…
Всю жизнь с Иваном, все тринадцать лет после венчания берегла его от козней «аволовых», смиряла его неистовый норов, обращала душу его к богу. Возила по святым обителям. Убеждала творить милость и жалеть ближних своих. Да не всегда удавалось. Видать, не хватило ей слабых женских сил. В этом, вестимо, в этом и был грех её неизбывный. За это и казнь. Не сумела! Никогда не забыть ей искаженное нечеловеческой злобой лицо мужа, когда на хмельном пиру он выбил глаз чашнику Василию за то, что тот, споткнувшись о ковер, пролил кубок на царский золотого шитья кафтан.
Властелин тьмы глянул тогда его безумными глазами. Не остановила, не успела…
Когда сослали бояр Шуйских и многих уморили в подземельях, узнала поздно.
Над каждым, из живущих на свете, говорят, две птицы летают, одна черная, другая белая. Какая ближе крылом заденет, так и сделается. Она видела все чаще над Иваном плескания этих черных грозных крыл. Как Иван без неё сможет побеждать этого врага рода человеческого? Бедный Ванечка! В последние месяцы все чаще находит на него безумство злое.
… А может быть, в другом чём её грех. Теперь не узнаешь.
Да и грех ли это, что хотела защитить первенца своего Димитрия? И не смогла, сил не хватило.
И все же не след ей было жаловаться тогда Ивану, когда умирал он от черной болезни и все хлопотал о царстве своем, на Сильвестра с Адашевым, что будто угрожали ей монашеской схимой по смерти мужа. Говорили, что им Глинских хватило на всю жизнь, а теперь, дескать, Захарьины лихоимствовать придут. И верно, были те слова сказаны Сильвестром, тогда и про схиму поминали. Не только Сильвестр и Адашев тогда говорили, а и многие другие вокруг. Но черное облако тогда легло между ними, между Иваном и ближними его.
Бог спас, не допустил смерти Ивана, все быльем поросло. Но ведь, не забылось. Такое не забывается вовек. Враг рода человеческого нашел лазейку в его душу. Вот и наступил час расплаты.
А ведь греховным взором, украдкой смотрел на нее Алексей Адашев, ох греховным. И князь Андрей Курбский смотрел, когда спас их от безумной скачки, когда приходил в дом и сидел смущенный под пытливыми взорами матушки Юлиании.
Тут она не властна. Многие с бородами на нее так-то смотрели, она не виновата. Это тоже Бог дал ей такое обличье. А если не Бог, значит дьявол? Она ведь все-таки помнила крепкие руки князя Андрея, как он нежно и сильно обнял её тогда у кареты. Она только притворялась, что забыла. Помнилось все.