— А занятия? — большими глазами посмотрела она.
— Давай или Звонаря или Мышь попросим заменить? А вон она как раз идёт, — заметил я выразительную фигуру коллеги.
Мышь принесла довольно милый бумажный пакет. С недовольной мордочкой свинки посередине. Выглядит минималистично и стильно.
Интерес от Кошки к подарку оказался забыт под дальнейшим обсуждением. Мышь и не думала отказывать, а сразу же пошла в учебный корпус готовится.
— Ты, смотрю, привыкать начал, что я тебе помогаю, — покосилась Кошкина, уже ближе к лесу, за домиками. Мы захватили на всякий случай сумку с инструментами.
— К хорошему быстро привыкаешь, — подмигнул я.
— Вот-вот, — остро посмотрела она. — Надо бы и совесть иметь.
— Это уже совсем хорошо.
— Ты не наводи тумана, «совсем» не бывает. Кто у нас самую большую зарплату получает?
Я хмыкнул и говорю:
— Хозяин.
— Ну не виляй.
— Эконом? — хитро поглядел я.
— Гад ты, Сокол! — крепко стукнула она в плечо, поминая прозвищем, образованным от фамилии.
Я потёр ушиб и снова:
— Ну, дык, я же ещё и сторож.
— И лис, в добавок ко всему, — махнула она рукой, морщась, — хитрожо-о-опый… до боли в зубах. Если бы не внешность, глаза бы мои тебя не видели.
— А что со внешностью? — покосился я.
— Красивый, как дьявол, — посмотрела она весьма красноречиво.
— Оу!
— Да, именно дьявольски красив. Высокий, стройный, атлетического телосложения, — начала перечислять Кошка. — Светлая кожа, такая, знаешь, немного прозрачная?.. А лицо… — покачала Кошка головой, — дико мужественное! С выдающимися скулами, длинным носом — это прям заводит. Подбородок волевой, лоб высокий. Глаза глубокие, а взгляд задумчивый. Ты словно актёр. Мне цвет твоих глаз напоминает глубины моря… моего любимого и желанного моря! А ещё мне нравится твоя небольшая светлая щетина и усы. И что волосы немного волнистые.
— Ты заряжаешь, конечно… — проговорил я, немного растерянный пылкостью признания. — Кошка, блин…
— Брось, Саш, — отмахнулась она, — нам девочкам надо иногда, знаешь, всплакнуть и расклеится. Если мы не сделаем этого, то порвёмся. Есть разница, — сгримасничала она, — между расклеится и порваться.
По лесной дорожке мы прошли уже около половины пути до озера. Позади остался верёвочный парк и всякие следы цивилизации, что всегда встречают при приближении к обжитым местам. Сейчас кругом древний ельник, перемежаемый соснами. Я полюбил хвойный дух всеми фибрами души и потому дышу глубоко.
— Тогда давай уже полностью расклеивайся, — тепло посмотрел я на девушку. — Чего там ещё есть?
— На море хочу, — грустно, едва не плача, заявила она.
— Погреться на пляжике?
— Неа, — замотала она головой, — жить хочу на море. Прям уже всё продумала… рассказать?
Я встретил её полный чувств взгляд, проникся и притянул в объятья.
— Конечно, дурёха, я готов выслушать от тебя всё что угодно.
Она куснула меня за грудь, потом пихнулась и говорит:
— Всё, выпускай. Ненавижу тебя!
— А вот, кстати, — вспомнил я о заначке и достал шоколадную конфету.
Она приняла, но пока убрала в карман спортивных брюк — тоже фирменные, белые, с зелёно-жёлтой надписью: «Лесная сказка».
— Я хочу переехать жить на Санторини — это остров в Эгейском море, Греция. Больше всего тянет в Фиростефани, там рядом собор или храм святого Герасима — безумно красивый, — мечтательно сообщила девушка. — Я согласна и на квартирку или на самый скромный домик. Но лишь бы в этом райском уголке. Зимой бы читала книжки, вязала и рисовала, а в теплые месяцы гуляла, купалась и просто наслаждалась жизнью. Возможно путешествовала! — подняла она палец. — А домик бы сдавала — знаешь сколько там туристов? Можно даже жить на эти деньги… и путешествовать.
— Хорошая мечта, — с готовностью заявил я, стоило паузе затянуться.
— Несбыточная, — раздалось из-под опущенной головы. — Этому никогда не случится.
— Ой, да всё возможно, Кошка… — было запротестовал я, но она только замотала головой и даже показалось, что при этом разлетелись капли слёз.
— Невозможно. Я так и останусь жить в Елогорске, ну может быть ещё каком городке постимперского пространства. Со всей это безнадёжностью и постепенным сползанием в пропасть. Может быть даже выйду замуж и буду мучатся с нелюбимым мужем, прикидываясь, что вся эта хрень по списочку — верх мечтаний. Меня разбомбит к годам тридцати-тридцати пяти, затем испортится характер, мы начнём цапаться с мужем. Начнётся череда ссор и скандалов. Он или к другой уйдёт, или от инсульта помрёт в лет пятьдесят. А дети, спросишь ты? А они будут меня ненавидеть и ждать, когда я, наконец, освобожу им недвижимость. Такая меня ждёт жизнь, Саша…