За этой сценой внимательно наблюдает уланский офицер. На его лице, каждый раз поворачивающемся вслед за Анастасией, как подсолнух за солнцем, попеременно отражается все, что происходит у пруда, и он улыбается вместе со всеми, хотя очевидно, что с того места, где он стоит с мадам Сазоновой, невозможно расслышать ни слова. Но вот шарф Анастасии, мелькнув в последний раз за поворотом, исчезает из виду, и офицер решительно прерывает собеседницу:
– Простите, мадам. Похоже, ваш муж начал серьезно беспокоиться нашим затянувшимся разговором. Зачем давать ему напрасный повод?
Мадам Сазонова не понимает его решительной интонации.
– Нисколько он не обеспокоен. Он привык. Как, впрочем, и к неприятностям. В последнее время все чем-то недоволен. Будто, в самом деле, я виновата, что на фронте дела у нас не блестящи! – Мысль кажется ей забавной, и мадам находит нужным подчеркнуть это несколько ненатуральным мелким горловым смешком. – Да что мне вообще за дело до этого старого тюфяка, когда я вас почти год не видела!
Но улан более не склонен поддерживать разговор. Суровея лицом, он бросает на ходу:
– Извините, мадам, служба! – и, бесцеремонно оставив собеседницу, вскакивает в седло и устремляется за княжной.
В беседке Николай подносит к глазам бинокль:
– Кто это там, рядом с Анастасией?
Один из свитских генералов торопливо подходит к перилам и, перегнувшись, всматривается вдаль:
– Капитан лейб-гвардии ее императорского величества уланского полка князь Ильницкий, ваше величество!
– Ваш, Павел Андреевич? – обращается Николай к генералу Сазонову.
– Так точно, ваше величество. Мой. Из наших, – с незаметным вздохом отвечает Сазонов. – Только что с фронта, отпуск по ранению.
– Больно прыток ваш капитан.
– Совершенно справедливо, ваше величество. Отчаянная голова. По молодости отважен без меры. Но в деле хладнокровия не теряет. За бой под Любечем удостоен ордена Георгия Победоносца, а за недавнюю вылазку под Джарки, помните, ваше величество, где целую роту австрияков взяли, представлен к внеочередному званию полковника, – будто рапортуя, докладывает Сазонов. – Приказ уже готов и пошел по инстанциям.
– Больно прыток, – с ударением повторяет Николай.
– Что есть, то есть, – наконец правильно понимает его интонацию генерал. – Повеса, бретер каких поискать. На передовую, под пули добровольцем пошел после какой-то темной истории с дамой.
– Ну и глупо. Под пули ради Отечества идут, а не из-за дамских капризов, – как бы про себя, нехотя, бросает в сторону Николай. И после долгой паузы добавляет: – А ведь приказ я могу и не подписать…
Во время этой сцены Николай не отнимает бинокля от глаз. Теперь и мы можем видеть сквозь окуляры бинокля, как на большом отдалении, голова к голове, идут быстрым аллюром лошади царевны и капитана. Обоим очень весело, они возбуждены, громко перебрасываются репликами.
Капитан на скаку почти прижимается щекой к Анастасии. Нам понятно, что он пытается придержать ее лошадь, погасить скорость. Анастасия же, принимая все это за продолжение игры, нарочно не слушается и убыстряет ход.
Воздушная лента-вуаль с ее шляпки распускается и щекочет лицо князя. Он старается поймать ленту губами. На краю ленты золотой нитью вышит вензель великой княжны Анастасии Николаевны – АN с царской короной наверху…
Какое-то время камера смотрит на прелестную картину окружающего через дымку газовой ленты с трепещущим вензелем.
Но скачка становится все опаснее, лошадь не слушается Анастасию. Она уже по-настоящему испугана.
– Ваше высочество, бросайте поводья, бросайте поводья, я вас подхвачу!
Царь привстает на цыпочки, всматриваясь в бинокль:
– Пошлите же к ним кого-нибудь, пошлите немедленно!
Сазонов не по возрасту проворно выбегает из беседки отдать распоряжение.
– Да бросайте же поводья, княжна, черт вас возьми! – грубо кричит на нее капитан, как на новобранца на плацу. По его искаженному лицу мы понимаем, что дело очень серьезно.
Но Анастасия теперь уже из страха вцепилась в поводья, не в силах разжать сведенные пальцы.
Ильницкий идет рядом в такт крупной рысью и, улучив момент, ловким движением стягивает княжну с дамского седла, бросает поперек своего скакуна.
Избавившись от наездницы и почуяв свободу, лошадь Анастасии, постепенно сбавляя ход, отрывается далеко вперед.