Анни. Да… с удовольствием! — с бордосским, с шампанским, с устрицами — и особенно с тобой, Анатоль! — (Вдруг с банальной усмешкой идет от двери к коробке с папиросами, которая стоит на трюмо и прячет в карман полную горсть папирос). Не для себя! Это я снесу ему! (Уходит).
Анатоль. (Бросается за ней, у двери останавливается…) —
Макс. (Спокойно). Ну… видишь… Все сошло как по маслу!..
Занавес падает
Агония
Лица: Анатоль, Макс, Эльза
Комната Анатоля. Начало сумерек. Комната некоторое время пуста, потом входят Анатоль и Макс.
Макс. Ну, вот… я даже поднялся с тобой наверх!
Анатоль. Останься еще немного.
Макс. Мне кажется, что я тебе помешаю?
Анатоль. Прошу тебя, останься! У меня вовсе нет охоты сидеть одному — а, кто еще знает, придет ли она!
Макс. Так!
Анатоль. Семь раз из десяти я жду напрасно!
Макс. Я бы этого не выдержал!
Анатоль. К тому же иногда приходится верить отговоркам — увы! бывают и основательные.
Макс. Все семь раз?
Анатоль. Почем я знаю!.. Уверяю тебя, нет ничего ужаснее — быть любовником замужней женщины!
Макс. О, все же… на месте ее супруга я был бы, например, с меньшим удовольствием!
Анатоль. Теперь это тянется уже — сколько —? — Два года — что я! — больше! — Уже на масленице исполнилось два— теперь это уже третья «весна нашей любви»…
Макс. Но что с тобой такое!
Анатоль(в пальто, с палкой, тяжело опускается в кресло, которое стоит у окна). Ах, я устал — я нервничаю, я сам не знаю, чего я хочу…
Макс. Уезжай!
Анатоль. Зачем?
Макс. Чтоб сократить конец!
Анатоль. Что ты понимаешь под словом — конец!?
Макс. Уже не раз мне приходилось видеть тебя в таком состоянии — в последний раз, помнишь, ты долго не мог решиться распроститься с той глупой девчонкой, которая, право, не стоила твоих страданий.
Анатоль. Ты думаешь, что я ее больше не люблю?..
Макс. О! Это было бы великолепно… в этой стадии уже не страдают!.. Теперь ты проделываешь нечто худшее, чем сама смерть — это что-то медленно отравляющее.
Анатоль. Однако, у тебя манера преподносить приятные вещи! — Но ты прав — это агония!
Макс. Сознавать свое положение — в этом уже есть что-то утешительное. И не нужно тут никакой философии! — Не к чему забираться в глубины великой всеобщности; — достаточно будет понять особенность данного случая и обнажить его глубокие корни.
Анатоль. Не Бог знает, какое удовольствие ты предлагаешь мне.
Макс. Это лишь мое мнение. — Я уже за день насмотрелся на тебя, уже в Пратере. — ты был бледен и скучен, как сама смертная тоска.
Анатоль. Она рассчитывала сегодня выехать.
Макс. А ты ведь радовался, что мы не встретили ее; ты говорил, что у тебя нет больше той улыбки, которой ты приветствовал ее два года тому назад.
Анатоль(встает). И как это только происходит! — Объясни мне, как это только является? — Мне предстоит, значит, еще раз пережить это медленное, постепенное, бесконечно печальное увядание? — Ты не знаешь, как я боюсь этого! —
Макс. Потому-то я и говорю тебе: уезжай! — Или имей храбрость сказать ей всю правду.
Анатоль. Но что сказать? и как?
Макс. Ну, очень просто: все кончено.
Анатоль. Такого рода правдой нечего особенно хвастать; к тому-же это ничто иное, как грубая прямолинейность людей, уставших обманывать.
Макс. Конечно! Вы предпочитаете посредством тысячи хитростей скрывать друг от друга, что вы уже не те, какими были раньше, вместо того, чтобы с быстрой решительностью разойтись друг с другом. Только к чему это? —
Анатоль. Потому что сами мы не верим в это. Потому что среди этой бесконечной пустоты агонии бывают особенные, обманчивые моменты расцвета, когда все прекраснее, чем когда-либо было раньше!.. Никогда нет у нас такой огромной жажды счастья, как в эти последниe дни любви, — и если тут случится какое-нибудь настроение, какое-нибудь случайное опьянение, что-нибудь почти ничтожное, переодетое в костюм счастья, мы не хотим срывать маску… Тогда приходят минуты, когда делается стыдно, что ты считал все блаженство оконченным — тогда, без слов, выпрашиваешь друг у друга прощенья за многое. — Так устаешь от страха смерти — и вот жизнь вдруг опять берет свои права — жизнь более горячая, более пылкая, чем прежде — и более обманчивая, чем когда-нибудь.