Но ребятам здесь было приволье. Рудник располагался на отрогах Урала, среди лесистых холмов, обегаемых рекой Колонгой. С высоких холмов видны были горные вершины Кумба и Золотой Камень.
- Мы пойдем туда, папа? Оттуда далеко видно, правда? - спрашивал малыш. - Там кто живет?
- На вершинах? Орлы живут. У них знаешь какие крылья? Во!
- Эх, вот бы нам такие крылья! Мы бы еще выше Золотого Камня поднялись.
Забраться на эти вершины стало заветной мечтой маленького Серова.
Рос Толя здоровым, веселым и любознательным мальчуганом. Нередко приходил к отцу на работу, с любопытством рассматривал машины и инструменты.
Особенно его интересовали паровозы. Рабочий состав, увозивший руду куда-то далеко за пределы рудничного двора, уносил с собой его затаенную мечту догнать паровоз, помчаться на нем в неизвестные края. Толя ходил с отцом на каменоломни, сам мастерил себе самодельные инструменты маленьким топориком, подаренным отцом. Константин Терентьевич охотно водил его с собой, рассказывал о работе горняка. Он приучал сына к самостоятельности, поощрял в нем храбрость, занимался с ним гимнастикой. У Константина Терентьевича была своя давнишняя "мечта, может быть, близкая к мечте сынишки - развить в нем стремление к поискам и достижениям. Малыш и обещал быть таким, как хотел отец. В этом взрослые могли убедиться, например, в то пыльное летнее утро, когда по дороге мчалась казачья конница, возвращаясь с реки. Дети, игравшие посреди улицы, разбежались, лишь крохотный мальчишка, младший брат шестилетнего Толи, не замечая охватившей всех тревоги, целиком был поглощен строительством "крепости".
Толя схватил брата под мышки, но тот не давался, и тащить его было уже поздно. Конница, несущаяся в галоп, летела прямо на ребятишек. Казаки не успели их рассмотреть, чтобы свернуть в сторону.
Кто-то вскрикнул страшным голосом:
- Женюрку затопчут!
Толя опустил малыша на землю, выскочил вперед, загородил его, широко раскинув руки.
То ли кони сами отвернули, то ли гонщики сумели сбавить ход и объехать мальчуганов, только, когда опасность миновала, казаки оглядывались назад, одобрительно кричали:
- Молодец! От горшка два вершка, а уже казак! Мать, бледная как смерть, подбежала, схватила Женюрку на руки и, обняв Толю за плечи, еле проговорила:
- Толя, как же это ты...
- Я на минутку отошел от Женьки, а они уже выскочили на дорогу.
- Как ты смог, как не побоялся стать у них на дороге? Ведь они как бешеные, господи спаси... Могли и затоптать!
- Ну да как же?! Сами сдрейфили. Как припустят! Видела?
Константин Терентьевич иногда брал Толю с собой на рыбалку. Толя потом с жаром рассказывал Ксане и Женюрке, как он помогал вынимать рыбу из "морд" и какая замечательная эта рыба хариус. И за обедом оглядывал всех с торжеством, видя, что и уха, и пироги с рыбой, приготовленные мамашей, всем нравятся и все так веселы. С ранних лет для него было счастьем доставлять людям радость, видеть их лица веселыми.
Когда отец приходил с работы расстроенный и долго не мог успокоиться, Толя то крутился возле него, стараясь привлечь к себе внимание и чем-либо развеселить отца, то, чуть не плача, прятался в уголке, понурив голову.
Это было особенно часто в конце шестнадцатого, начале семнадцатого года, перед самой революцией. Рудничная администрация бесцеремонно придиралась к рабочим, и Серов то и дело вступал с ней в конфликты. Так, однажды он обнаружил, что штейгер на земляных работах замерял забои наобум, преступно уменьшая показатели выполнения.
- Что вы делаете! - вскричал Серов. - Ведь рабочие возмущаются - вы отнимаете у них часть заработка.
- Не вмешивайтесь не в свое дело. Я имею указание от начальства. Лучше убирайтесь, батенька, пока вас не выставили.
- Нет уж, это мое дело. Рабочим запрещено жаловаться, вы и пользуетесь каторжными правилами военного времени. Штейгер хочет наживаться на шахтерах, как и его начальство. Не стыдно вам?
Рабочие были доведены до крайности невежественным и злобным штейгером, который обращался с ними, как с арестантами, штрафовал, грозил ингушами, крал продовольствие и вместе с кладовщиком варил самогон из дрожжей, муки, сахара, взятых со склада. Однажды люди не вышли на работу. Были вызваны солдаты. Серов предупредил рабочих, и они на время скрылись в лесу. Ингуши с саблями и плетками в руках носились по рабочему поселку и, не найдя никого, ускакали. Толя с другими ребятами сидел на заборе, орал и свистел им вслед. Мать еле затащила его в дом. Штейгер, налившись вином, орал на всю улицу, всячески кляня и грозя Серову, который стоял у своего порога:
- За двадцать рублей будешь мне служить. Даром будешь служить, разбойник. Вы все Серовы - этакие... разбойники. И ты, и братья твои пираты, бунтовщики. В полицию попадешь, имей в виду. Все вы в моих руках. Да постой, куда уходишь? Постой! Голубчик, скажи, куда они, черти, попрятались? Пошли к ним кого-нибудь, скажи, чтоб становились на работу. Ингушей нет, я все прощаю, что делать! Ведь с меня спросят.
Толя не мог понять всех этих сцен, но отец был прав, отец был справедлив, он не боялся страшного пьяницу и доносчика. И Толя гордился отцом. Что он хорошо понял, так это радость и торжество отца, когда все требования рабочих были удовлетворены, кладовщик и его компаньон на время перестали обвешивать и обворовывать шахтеров. Отца не тронула полиция, потому что компания дорожила этим знающим и опытным горным техником. Но через некоторое время отец снова приходил в отчаяние. Положение рабочих становилось все хуже. Администрация не обеспечивала взрывных работ, требовала больше и больше руды, а крепления валились, происходили завалы и взрывы в шахтах, случались человеческие жертвы.
Атмосфера была накалена. Ожидался взрыв уже другого - общенародного масштаба. Взаимная ненависть между рабочими и хозяевами достигла предела.
26 февраля 1917 года было низвергнуто царское самодержавие. Полиция некоторое время скрывала от населения вести из Петрограда, и даже в Турьинске нельзя было достать газету, но от отдельных работников почты и телеграфа начала просачиваться необычайная новость; и вдруг потоком хлынули вести о революции, всколыхнув людей по всему Богословскому округу.
На митинге рабочие Покровского рудника открыто говорили об издевательствах над ними, разоблачали хозяйских лакеев и шпионов, обирал и взяточников-подрядчиков, штейгеров, надсмотрщиков. Константин Терентьевич Серов, хотя сам служил штейгером, был у рабочих на высоком счету. Ему одному они доверяли. Вся жизнь его прошла в тяжелых горных разведках, расшатавших его здоровье, и в стычках с администрацией он был на стороне рабочих и нередко добивался справедливости. Серова избрали в "деловой совет" и в другие выборные органы копей. Он был счастлив доверием, потому что всегда помнил, что кровно связан с народом, сын и внук рабочих.
- Раз ты прав, борись и не отступай до конца, и ты победишь. А остановишься, усомнишься в своих силах - тут тебя и сомнут. Все потеряешь, чего добился.
Но народ победил лишь в октябре! Прогремела Великая Октябрьская социалистическая революция.
С первых ее дней уральские рабочие под руководством большевиков принялись за строительство новой, лучшей человеческой жизни, о которой раньше только мечталось, за которую погибли их многие братья. Не дождавшись этой жизни, преждевременно умер добрый рудокоп Терентий Серов. Его сыновья Константин с братьями - должны были своими руками воздвигать эти новые, прекрасные отношения и условия жизни. Его маленький внук Анатолий, которому в апреле исполнилось всего семь лет, распевал с ребятами песню "Вышли мы все из народа" и "Сбейте оковы, дайте мне волю, я научу вас свободу любить" песни, оставленные им политическими ссыльными.
В августе 1918 года К. Т. Серова назначили заведующим Богословскими каменоломнями. Тамошние рабочие на своем собрании единодушно утвердили его в этой должности. С присущим ему воодушевлением и добросовестностью он целиком ушел в работу.