Небо затянулось неизвестно откуда взявшимися тучами, стало темно и страшно. Я понял, что пропадаю – больше бороться за жизнь не мог. Закрыв глаза, я пошел на дно, и ноги мои вдруг встали на песок. Из горла вырвался странный звук – то ли я хихикнул, то ли всхлипнул.
Попробовал встать на песок и Толя, но ушел под воду. Он тут же вынырнул, лицо его было перекошено от боли и досады.
Я понял, что стою на песчаной косе, и протянул Толе руку.
Он ухватился за меня и встал на дно.
В это время чиркнула молния, пошел дождь. Пробираясь вперед по песку и каждую секунду боясь потерять найденный путь к спасению, мы вышли на берег, дрожа, как щенята.
Дождик скоро прошел, выглянуло солнышко. Мы отогрелись…
Обратно на Зеленый нас перевез на лодке незнакомый рыбак, увидевший наше бедственное положение.
Дом Бабани, Анны Христофоровны Ивакиной, был разделен на две половины. Мы жили с Бабаней, а на другой половине жил старший из Ивакиных – дядя Гриша.
Кузьмы Осиповича Ивакина, деда, уже не было в живых. О нем расскажу особо – мама ездила в Саратов после кончины Бабани уже из Фрунзе, куда отца перевели из «Известий» собкором. Она и привезла оставшиеся от ее отца, нашего деда, Евангелие, Акафисты и еще его тетрадь с выписками из трудов Святых отцов. Погибли на войне его средние сыновья – наши дядья Иван и Николай. Для нашего рассказа примечателен, конечно, Николай Ивакин – из-за него-то я и рассказываю о маминой родне.
Работать он начал рано – слесарем в вагоноремонтных мастерских. Здесь он встретился с веселым, бойким пареньком – Виталием Дорониным. Они подружились. Общей у них оказалась не только страсть к голубям. Главная страсть была – театр.
Они ходили в кружки художественной самодеятельности. Встретились с еще одним парнем, который бредил театром. Этот был рослый, сильный – вроде циркового борца. А лицо добродушное, свойское. Звали его Борис Андреев.
Скоро всем троим художественная самодеятельность надоела, и они решили определять судьбу. Виталий Доронин и Николай Ивакин с деревянными чемоданчиками поехали покорять Москву, а Борис Андреев решил, что можно учиться и в Саратове, – он поступил в студию при местном драмтеатре.
Через годы они снова встретятся в Москве, а пока судьба более всего благоволит к Николаю Ивакину – он первым начинает сниматься в кино.
Хорошо сложенный, с живыми карими глазами, основательный, умеющий быть и серьезным, и озорным, Николай Ивакин приглянулся многим режиссерам. Но самой интересной оказалась его встреча с Ефимом Дзиганом.
В то время Дзиган готовился к съемкам фильма «Мы из Кронштадта». Роль солдата Василия Бурмистрова он поручает Николаю Ивакину.
…Идет неравный бой. На моряков-балтийцев наступают хорошо вооруженные белогвардейцы. Неуязвима бьющая по матросам бронемашина.
И вот из окопа ловко и скрытно начинает пробираться к бронемашине красноармеец. Бросает гранату. Умудряется выйти к бронемашине с тыла и забраться на нее. Потом винтовкой стучит по крышке люка и с эдакой крестьянской основательностью, с неподражаемым народным юмором говорит:
– Эй, хозяин! Вылазь.
А когда с делом покончено, прямо на бронемашине солдат закуривает самокрутку.
Это – лучшая роль Николая Ивакина.
Наверняка, он сыграл бы и другие значительные роли, как его друзья Виталий Дмитриевич Доронин, Борис Федорович Андреев, ставшие прославленными, любимыми народом артистами.
Но жизнь дяди Коли рано оборвалась: в 1941 году, эвакуируясь из Одессы, где снимался, он погиб под бомбежкой вместе с женой и только что родившимся сыном.
В Бабаниной комнате на стене висели фотографии всех шестерых ее детей. В разное время наше воображение занимали то прапорщик дядя Ваня – щеголеватый, с лихими усами, с саблей на боку; то изящная гимназисточка – тетя Таля. Но более всего нам нравилось рассматривать фотографию дяди Коли. Ведь именно он в фильме «Мы из Кронштадта» ведет себя так удало и лихо!
Удивительно ли, что картина эта была для нас самой любимой и дорогой?
Сначала наша Бабаня слушала, как мы ахаем, молча, но однажды сказала:
– Чего ахают? Это ж кино. У вас другой дядька есть, вот кто подвиг-то совершил. Взаправдашний.
– Это кто же? – несколько иронически спросил отец.
– Как кто? Да Васька Клочков. Он же моей сестры Настасьи сын.
– Какой Васька? Какой Клочков? – отец стал серьезен и во все глаза смотрел на Бабаню. – Это политрук Панфиловской дивизии? Василий Клочков?
– Он самый. – Бабаня встала и хотела уйти.
– Постойте. Что же вы раньше-то не сказали?
– А чего зря болтать? Родственник он вам дальний. А потом, про него и так много хороших слов сказано.