Комбинация черт зверя и человека, утрированная агрессивность зубов и клыков, фигуры пожирания/испражнения, умножение пастей, истерзанное
27
нагое тело — эти образы составляют «азбуку» демонического и в каменной резьбе романских или готических храмов, и в древнерусской книжной миниатюре. Кочующие мотивы и визуальные приемы повторяются на средневековых изображениях преисподней и на Западе, и на Востоке. Сколь бы ни были далеки хищный монстр, поглощающий человека на капители церкви Сен-Пьер в Шовиньи (начало XII в.), и раскрытая пасть ада из старообрядческой рукописи XVIII в., они демонстрируют ужас загробных мук с помощью одной и той же визуальной метафоры.
Однако общие метафоры и приемы — это всего лишь иконографические «блоки», из которых можно воздвигнуть совершенно разные «здания». Образы ада, созданные в разных концах христианского мира, одновременно схожи друг с другом (благодаря единому символическому языку) и совершенно различны (по общей структуре, запечатленным в них реалиям, типажам
7. Крылатый монстр, который, возможно, символизировал дьявола, пожирает грешника. Голова человека словно замешает язык чудовища, а высунутый язык жертвы продолжает эту «эстафету».
Капитель из иеркви Сен-Пьер в Шовиньи (Франиия), начало XII в.
грешников и т.л.). С веками в изображения преисподней вторгаются новые мотивы, а те, что раньше господствовали, отходят на второй план или исчезают вовсе. Так, в позднее Средневековье и раннее Новое время дьявол в Европе все чаще предстает в облике щеголя, одетого по последней моде, искусного обольстителя и коварного обманщика, а в иконографии демонических козней распространяются сюжеты о плотской связи демонов с женщинами и образы шабаша ведьм. В России XVII—XVIII вв. в иконопись и в книжную миниатюру впервые проникают персонажи синкретической народной мифологии, например, трясовипы — длинноволосые демоны лихорадки. Визуальное пространство и формы воображаемого изменяются вместе с эпохой.
Инструкция по применению
Наш альбом посвящен древнерусской иконографии ада в период ее максимального расцвета, когда она заполонила страницы лицевых рукописей и распространилась на иконах и фресках. Безусловно, важнейший источник по русской визуальной демонологии — книжные миниатюры, в которых все сюжеты раскрывались с предельной детализацией, а вариативность образов была необыкновенно высокой. Хотя мы привлекаем самые разные типы изображений, включая католические алтарные образы и каменную скульптуру романских храмов, которые помогают нам проследить вариации визуальных мотивов и решений, в центре нашего внимания — русская миниатюра XVI— XVII вв. и старообрядческая визуальная демонология XVIII — начала XX вв.
Сориентироваться в альбоме просто. Каждая глава посвящена одному из важнейших мотивов, из которых сложена древнерусская иконография ада, или одному из принципов, по которым строились изображения преисподней. В тексте глав даны лишь краткие сведения о каждой иллюстрации. Подробная информация (архивные и музейные шифры и точное расположение архитектурных деталей) вынесена в конец альбома.
Мы хотели бы поблагодарить наших коллег: Рауля Смита и Кента Рассела из Музея русской иконы в г. Клинтон штата Массачусетс (США) за любезное разрешение опубликовать фрагменты нескольких икон из их прекрасного собрания, а также сотрудников отдела рукописей Библиотеки Российской академии наук в Санкт-Петербурге за многократную помощь в фотосъемке материалов.
ПРИМЕТЫ БЕСОВ: МАРКЕРЫ ДЕМОНИЧЕСКОЕО
«Образом черни, крылаты, хвосты имуще...»
Повесть временных лет
Образы ада в средневековой культуре неотделимы от его «обитателей» — бесов, которые фигурируют на бесчисленных изображениях преисподней. Иконография демонов была заимствована на Руси из Византии, где их обычно представляли в виде темных профильных фигур, похожих на тени ангелов. Чаще всего за спинами бесов видны крылья, в руках — длинный крюк, которым они стараются цеплять людские души, а на голове — вздыбленные или пламенеющие волосы, один из основных маркеров демонического в восточно-христианском искусстве. Иногда вместо буйной прически их головы венчают высокие колпаки или причудливые треугольные шапки, словно скрывающие бесовский «шиш», но на деле лишь заменяющие его.