— О, это та часть, где я должна быть польщена? Где я бросаю свою работу и снимаю трусики?
— Я выложил тебе все, что знал, — сказал я. — Я рассказал тебе то, чего никогда не говорил Дэйну.
— Да, думаю, тебе следовало с самого начала сказать «не для протокола». В следующий раз, когда будешь играть с репортером, будешь знать, — она начала поворачиваться, но я схватил ее за руку и развернул спиной к себе.
— Мне похрен на эту историю. Пиши все, что хочешь. Просто скажи, как все исправить, — мои вдохи и выдохи прерывались, но в легкие не поступал кислород, и от его нехватки у меня кружилась голова. Все, чего я хотел, ускользало у меня из рук, и это только заставило меня осознать, что я теряю.
У меня оставался всего один шаг. Раскрыть правду и посмотреть, есть ли у нее шанс исправить нанесенный ущерб — посмотреть, действительно ли любовь так волшебна, как утверждают стихи, истории и песни.
— Уитни, я люблю тебя.
Она вырвала руку и влепила мне пощечину, резкий звук эхом разнесся по ночи. В ее глазах блестели слезы.
— Как ты смеешь! Не думаешь, что ты сделал достаточно?
Она покачала головой, а затем бросилась в свою квартиру, захлопнув за собой дверь. Я услышал, как задвинулся засов, и все те трещины, которые образовались ранее, стали расширяться, пока все внутри меня не рассыпалось на части.
Из моих легких вышел весь воздух до последней капли, вылетел изо рта белым облачком, только что был здесь, а в следующий миг исчез. Я и так сделал достаточно. Уитни была одним из немногих хороших людей, которые появились в моей жизни, и я потерял ее.
Хуже того, я этого заслуживал.
Глава 45
Уитни
Я поводила шеей из стороны в сторону, морщась от боли. Я проводила в редакции газеты каждую свободную секунду, начиная с окончания занятий и до тех пор, пока остальная часть кампуса не превратилась в город-призрак.
Я в последний раз перечитала свою статью. Планировалось опубликовать ее в понедельничном выпуске, но, по общему признанию, в воскресенье я была не в лучшем настроении. Как и в понедельник. Да даже во вторник.
Сегодня была среда, и, честно говоря, мое сердце все еще обливалось кровью каждый раз, когда я думала о Хадсоне Деккере. То есть все это время, учитывая, что я писала статью о хоккейной команде, к которой он принадлежал.
Была большая вероятность, что я больше никогда не буду в порядке, но я старалась не думать об этом, потому что разговоры об этом наводили на меня тоску.
Я дошла до конца статьи, которую могла процитировать практически наизусть, и прижала пальцы ко лбу, потирая пульсирующие виски. Было ли это слишком грубо? Проявила ли я журналистскую честность?
Спорно.
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. После стычки с Хадсоном я вошла в квартиру и прислонилась к двери. Как только моя задница коснулась пола, я разрыдалась, хотя заставляла себя сдерживаться во время разговора с ним.
Лайла села рядом со мной, обняла меня за плечи и велела Беку принести мороженое. Она помогла мне подняться с пола, и к тому времени, как мы вернулись к дивану, Бек уже стоял там с коробкой и извиняющимся выражением на лице.
Из-за этих истерик мне потребовалось несколько минут, чтобы пересказать случившееся — к счастью, Лайла рассказала Беку о пари, так что мне не пришлось выдавливать из себя эти слова еще раз. Каждый раз, когда я произносила или думала о слове «пари», в моем сердце разматывалась еще одна нитка. Еще чуть-чуть, и оно бы совсем разорвалось.
Когда я закончила, Бек сказал:
— Уитни, я не принимаю его сторону, клянусь, и, если бы я знал о… — он оборвал себя, увидев, как я вздрогнула. — Тогда я бы не оставил тебя там одну.
— Видишь, — сказала Лайла, и они обменялись раздраженными взглядами.
— Но ты бы его видела, — взгляд Бека снова переместился на меня. — Он был в отчаянии, когда думал, что с тобой может что-то случиться.
— Он хороший актер, — парировала я. Если бы кто знал, как сильно Хадсон мог обмануть кого-то, и что это это будет девочка, которая влюбилась в него, когда он с ней переспал, чтобы выиграть пари.
Бек настаивал на том, что он знает Хадсона достаточно долго, чтобы понять, когда тот говорит искренне, и что никто не может изобразить такого рода беспокойство, и теперь его настойчивость снова пришла мне в голову. Когда он сказал это прошлой ночью, надежда — прекрасная, но опасная надежда — всплыла на поверхность. Я хотела, чтобы он оказался прав, хотя я столько раз обжигалась, что я начала сомневаться в искренности всех парней.