Норман Казинс прав в том, что большая часть болезней проходит сама собой. Однако есть и те, которые требуют лечения. Только врач может поставить верный диагноз, основываясь на объективных данных. И только врач должен назначать лекарства. Кроме того, многие заболевания, например, такие, как гипертония или артрит, нельзя излечить полностью, но существующие сейчас методы — терапевтические или хирургические — устраняют некоторые симптомы, в результате организм человека, страдающего этими недугами, может функционировать более или менее нормально. Лечение — это только один аспект медицинской помощи; часто задача врача заключается в том, чтобы облегчить страдания пациента.
Что понимать под «хорошими взаимоотношениями врача и пациента»? Такие отношения могут складываться по-разному. Скажем, пациент полностью полагается на авторитет врача, так же как ребенок на авторитет отца. Во многих ситуациях такой тип взаимоотношений необходим: например, в трудных случаях диагностирования или при использовании специфических методов лечения. Так, когда у меня было тяжелое заболевание, единственное, что мне оставалось, — последовать строгим рекомендациям врача и принимать антибиотики, так как только таким образом можно было избавиться от этой болезни, раньше считавшейся неизлечимой. Если пациент целиком доверяет врачу, то это, вероятно, способствует более эффективному действию механизмов самоисцеления и человек быстрее выздоравливает.
Однако похоже, что слепая вера в авторитет врача пошатнулась. Не один Казинс — считает, что пациент и врач должны вместе искать пути исцеления. В журнале «Человек и медицина» (летний выпуск за 1977 год), редактором-консультантом которого является Норман Казинс, профессор Э. Гинзбург из Колумбийского университета писал:
«Никакие изменения в системе здравоохранения не вызовут улучшения, пока сами граждане не возьмут на себя ответственность за собственное здоровье. Приобщение людей к здоровому образу жизни, продуманные меры по профилактике, включающие разъяснительную работу, дадут существенный эффект».
В общем, до сих пор людям предлагали отказаться от курения, рационально питаться, выполнять физические упражнения, не слишком быстро водить машину. Казинс шире подходит к этой проблеме. Он считает необходимым взаимодействие врача и пациента. Ответственность не должна ограничиваться навыками здорового образа жизни; если человек заболел, то он должен иметь возможность выбора метода лечения. С моей точки зрения, сейчас мало кто с пользой для здоровья может взять на себя такую роль, разве что он будет объективно оценивать эффективность лечения. С другой стороны, непосредственное участие в лечении, поиск путей исцеления, будь то смех или мобилизация воли к жизни, как в истории Нормана Казинса, помогают активизировать природные защитные механизмы организма пациента.
Не следует воспринимать книгу Нормана Казинса как вызов научной медицине и сомнение в ее состоятельности. Он вовсе не ратует за возвращение к знахарству, хотя и испытывает глубокое уважение к старомодному семейному врачу. Лично я всегда чувствовал, что единственный недостаток научной медицины в том, что она недостаточно научна. Подлинно научной она станет только тогда, когда врачи и пациенты научатся управлять «врачующей силой природы». Книга Нормана Казинса «Анатомия болезни с точки зрения пациента» должна им в этом помочь.
Глава 1. Анатомия болезни с точки зрения пациента
В этой книге рассказывается о серьезной болезни. Много лет мне не хотелось об этом писать, потому что я боялся вселить ложную надежду. К тому же я знал, что единичный случай мало что значит в серьезных медицинских исследованиях и расценивается часто как «анекдотичный». Однако упоминания обо мне время от времени появлялись в широкой прессе, в том числе и медицинской. Я получал письма, где меня спрашивали, правда ли, что я с помощью смеха избавился от болезни, которая чуть не сделала меня калекой и которую врачи считали неизлечимой. Поэтому я решил, что надо подробно рассказать об истории моей болезни.
В августе 1964 года я вернулся домой из заграничной командировки и почувствовал легкое недомогание. Сначала повысилась температура, появилась ломота во всем теле. Мое состояние быстро ухудшалось, через неделю уже стало трудно поворачивать шею, ходить, шевелить пальцами, поднимать руки. СОЭ (скорость оседания эритроцитов) подскочила выше 80. Анализ СОЭ очень простой, но самый необходимый при установлении диагноза. Суть его в том, что скорость, с которой оседают эритроциты (измеряется в миллиметрах в час) обычно прямо пропорциональна силе воспалительного процесса. При обычной простуде или гриппе СОЭ повышается до 30, иногда до 40. Когда СОЭ поднимается до 60–70 — это значит, что заболевание довольно серьезное. Меня госпитализировали, когда СОЭ достигла 88. Через неделю было уже 115, а это считается признаком критического состояния.
В больнице мне делали и другие анализы; некоторые из них, мне показалось, скорее были нужны для подтверждения возможностей лаборатории, чем для проверки состояния пациента. Я был поражен, когда в один и тот же день лаборанты из четырех разных лабораторий взяли у меня на различные биохимические анализы целых четыре больших пробирки крови из вены. Мне казалось необъяснимым и безответственным то, что клиника не может скоординировать проведение анализов, чтобы брать кровь у пациента только один раз. Даже здоровому человеку вряд ли пойдет на пользу, если у него выкачают сразу большое количество крови. Когда на следующий день лаборанты пришли за новой порцией крови, я отказался и прикрепил на дверях своей палаты записку, в которой говорилось, что я буду сдавать кровь на анализы только один раз в три дня и надеюсь, что одной пробирки хватит на все.
С каждым днем я все больше убеждался, что больница — не место для серьезно больного человека. Поразительное пренебрежение основами санитарии и гигиены; условия, в которых стафилококки и другие патогенные микроорганизмы могут быстро распространяться; слишком частое (а иногда и беспорядочное) использование рентгена; неоправданное применение транквилизаторов и сильных болеутоляющих препаратов (скорее для удобства медперсонала — так легче справиться с тяжелыми больными); система, при которой клинические процедуры ставятся на первое место, а отдых и покой пациентов — на последнее (хотя длительный сон для любого больного не такой уж частый подарок, и нельзя его прерывать по прихоти медперсонала!) — все эти и еще многие другие недостатки сегодняшней больницы заслуживают серьезной критики.
Но, пожалуй, что мне больше всего не нравилось, так это больничное питание. Не то чтобы рацион был беден и не сбалансирован, но мне казалось совершенно недопустимым изобилие рафинированных продуктов, в том числе содержащих консерванты и вредные красители. Белый хлеб, приготовленный из рафинированной муки с добавлением химических размягчителей, подавался в изобилии к каждому блюду. Овощи были, как правило, переварены и поэтому практически лишены питательной ценности.
Врач не настаивал, если я отказывался от процедур, проводимых в клинике. Мне очень повезло, что моим врачом был человек, который мог представить себя на месте пациента. Доктор Уильям Хитциг поддержал меня, когда я предпринял решительные действия, чтобы отразить натиск лаборантов, жаждущих моей крови.
Мы были близкими друзьями больше двадцати лет, и он знал о моем интересе к медицине. Мы часто обсуждали статьи, опубликованные в медицинской прессе. Он не собирался скрывать от меня ничего, что касалось моей болезни, передавал мнения различных специалистов, вызванных им на консультацию. Они не пришли к единому мнению. Одно было признано всеми: я страдаю коллагенозом — болезнью соединительной ткани (к коллагенозам относятся все болезни артритного и ревматического характера). Коллаген — это волокнистое вещество, которое связывает клетки. Одним словом, я становился неподвижным, уже с трудом шевелил руками и ногами и поворачивался в постели. На теле появились узелки, утолщения, затвердения под кожей — это указывало на то, что поражен весь организм. В самый тяжелый момент болезни у меня почти не размыкались челюсти.