Похож на него и удачливый герой Генри К. Бейли (1878–1961) доктор Рэджи Фортьюн, этакий интуитивный сыщик. Благодаря восприимчивости, свойственной художественной натуре, он замечает то, что ускользает от внимания полицейских служак.
Джон Роуд, настоящее имя которого Сесил Джон Чарлз Стрит (1884–1964), развлекал своих читателей героем иного характера. Его доктор Пристли — естественник, немного суховатый, слегка умничающий, что не мешает и ему находить себе почитателей, в особенности после приключений, описанных в книге «Паддингтонская тайна».
Майкл Иннес (р. 1906) — автор многих считающихся классическими книг; в них нашим поводырем является инспектор сэр Джон Эпплби. Наибольший успех снискало его произведение «После сдачи номера».
Сенсацию в кругах публики вызвала книга «Рашпиль» Филипа Макдоналда (р. 1896?). Однако для нынешнего читателя это всего лишь литературоведческий документ, памятник вкуса эпохи.
Более известны еще Гледис Митчелл, Энтони Гилберт (настоящее имя его Луси Маллесон), Джозефин Белл (настоящее имя Дорис Белл), Кристофер Буш, Эдуард Грирсон, Эдмонд Криспин (то есть Роберт Брус Монтгомери), Джульян Саймонс (он же эстет жанра), Реймонд Постгейт, Рой Викерс, Маргарет Эрскин, Клейтон Роусон, Уинстон Грэхем и другие.
Эдгар Уоллес. «Полицейская история»
Стиль Эдгара Уоллеса (1875–1932) противоположен поколению золотого века и родствен скорее «жесткой школе», вошедшей в моду в тридцатые годы, на которые падает его настоящая популярность.
В возрасте двенадцати лет Уоллес бросил школу, нанялся разносчиком газет, был мальчиком на посылках, продавцом, заводским рабочим, поваром, грузчиком, журналистом, романистом и драматургом.
Первый его детектив «Четверо справедливых» появился в 1905 году. За ним последовало около двухсот других произведений, среди них «Красный круг», «Летающая гвардия», «Башня насилия». Из пьес наибольшим успехом пользовались «Таинственный мастер», «Календарь» и в особенности «На месте преступления».
В качестве репортера он был свидетелем англо-бурской войны. Приобретенные в тот период впечатления изложил впоследствии в нескольких юмористических романах на африканские темы; написанные с типичной для Уоллеса вульгарностью, они представляли собой собрание распространяемых об африканцах суеверий, клеветы, антинаучных предположений. Низкий уровень его писаний объясняется тем, что он никогда не поднимался над своими идеалами — журналистами «Дэйли Мэйл» и других, бульварных листков, а также авторами взятого в публичных библиотеках макулатурного чтива. Несмотря на это, приключенческие книги, выходившие под его именем, были настолько модны, что даже такого известного венгерского писателя, как Фридеш Каринти, побудили к сочинению пародии на Уоллеса.
Его так называемые детективы состоят не столько из расследований, сколько из преследований. Преступника он часто представляет еще до появления на сцене полицейского либо сыщика и знакомит с историей его поимки, пользуясь техникой приключенческого романа. Его вдохновляла хорошо ощутимая романтика мира американских гангстеров, хотя часто в качестве фона он выбирал окутанные жутким туманом берега Темзы или узкие переулки Сохо. Люки с захлопывающимися крышками, сообщники, переодевания, неожиданно возникающие близнецы, тайники в письменных столах, экзотические притоны, скрытые туннели и подземные выходы, сотканная опытными руками уголовного мира сеть, охватывающая даже аристократические салоны, — все это привлекало и завораживало его читателей и зрителей в театрах и кинозалах.
Арнолд Беннетт уже в 1928 году обратил внимание на один из самых главных изъянов в воззрениях Эдгара Уоллеса: его безграничный конформизм.
Биограф Уоллеса Маргарет Лейн посредственность творчества писателя охарактеризовала таким образом: его идеал — волнение, свободное от тревоги, напряжение без страха, обезболенное насилие и лишенный отталкивающих аспектов ужас. Она могла бы добавить сюда преступление без вины и романтику без чувств, если б могла такое выдумать. Подобные воззрения закономерно требовали хеппи-энда, залитого солнцем сада в конце каждого таинственного подземного хода. У обрисованных им с симпатией фигур ни один волос не мог упасть с головы. В его писаниях ничто не тревожило. Он не дразнил читателя даже оригинальной тайной, слегка щекочущей разум, как это делается в хорошем детективе. Скорее все приглушал. Подчинял всё лжеволнениям акций.