Однако я не могу не заметить некоторых дефектов его духовного склада. При множестве высоких порывов ему все же как будто недоставало сердечной широты и героической жертвенности.
Великий Князь должен был хорошо знать деревню с ее нуждами и горем. Он ежегодно отдыхал в своем Першине. И, однако, я ни разу не слышал от него речи о простом народе, о необходимых правительственных мероприятиях для улучшения народного благосостояния, для облегчения возможности лучшим силам простого народа выходить на широкую дорогу. В Першине образцовая псарня поглощала до 60 тысяч рублей в год, а в это самое время из великокняжеской казны не тратилось ни копейки на Першинские просветительные и иные неотложные народные нужды... У Великого Князя как-то уживались: с одной стороны, восторженная любовь к Родине, чувство национальной гордости и жажда еще большего возвеличивания великого Российского государства, а с другой — теплопрохладное отношение к требовавшему самых серьезных попечений и коренных реформ положению низших классов и простого народа... Великого Князя Николая Николаевича все считали решительным. Действительно, он смелее всех других говорил Царю правду; смелее других он карал и миловал; смелее других принимал ответственность на себя. Всего этого отрицать нельзя, хотя нельзя и не признать, что ему, как старейшему и выше всех поставленному Великому Князю, легче всего было быть решительным.
При внимательном же наблюдении за ним нельзя было не заметить, что его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьезная опасность. Это сказывалось и в мелочах, и в крупном: Великий Князь до крайности оберегал свои покой и здоровье; на автомобиле он не делал более 25 верст в час, опасаясь несчастья; он ни разу не выехал на фронт дальше ставок Главнокомандующих, боясь шальной пули; он ни за что не принял бы участия ни в каком перевороте или противодействии, если бы предприятие угрожало его жизни и не имело абсолютных шансов на успех; при больших несчастьях он или впадал в панику, или бросался плыть по течению, как это не раз случалось во время войны и в начале революции.
У Великого Князя было много патриотического восторга, но ему недоставало патриотической жертвенности. Поэтому он не оправдал и своих собственных надежд, что ему удастся привести к славе Родину, и надежд народа, желавшего видеть в нем действительного вождя".{137}
О. Г. Шавельский описывает в своих воспоминаниях чрезвычайно интересную сцену:
"...Ко мне в купе быстро вошел Великий Князь Петр Николаевич.
— Брат вас зовет, — тревожно сказал он... Я тотчас пошел за ним. Мы вошли в спальню Великого Князя Николая Николаевича. Великий Князь полулежал на кровати, спустивши ноги на пол, а голову уткнувши в подушки, и весь вздрагивал. Услышавши мои слова:
— Ваше Высочество, что с вами? — он поднял голову. По лицу его текли слезы.
Батюшка, ужас! — воскликнул он. — Ковно отдано без бою... Комендант бросил крепость и куда-то уехал... крепостные войска бежали... армия отступает... При таком положении что можно дальше сделать?! Ужас, ужас!..
И слезы еще сильнее полились у него. У меня самого закружилось в голове и задрожали нога, но, собрав все силы и стараясь казаться спокойным, я почти крикнул на Великого Князя:
— Ваше Высочество, вы не смеете так держать себя! Если вы, Верховный, упадете духом, что же будет с прочими? Потеря Ковны еще не проигрыш всего. Надо крепиться, мужаться и верить... в Бога верить, а не падать духом.
Великий Князь вскочил с постели, быстро отер слезы".{138}