Салон княгини 3. Юсуповой, матери Феликса, который убил Распутина, не отставал от великокняжеских салонов. Одной из модных тем всех этих салонов было глупейшее утверждение, что Государыня, как немка, хочет сепаратного мира. Об этом говорили не стесняясь, забыв все приличия и элементарную порядочность. Французский посол Морис Палеолог пишет в своей книге по этому поводу:
"В течение 10 месяцев, что я бывал в русском обществе, больше всего меня поразила свобода, или, лучше сказать, безцеремонность, с какой говорилось об Императоре и Императрице... Несчастная женщина не заслуживает ни в коем случае этого обвинения, о котором Она знает и которое приводит Ее в отчаяние. Александра Федоровна никогда не была немкой ни душой, ни сердцем. Основа Ее натуры стала совершенно русской, и я никак не сомневаюсь в Ее патриотизме. Она любит Россию горячей любовью. У нее личное отвращение к Императору Вильгельму".{152} А Князь В. Шаховской пишет в своих воспоминаниях: "Заветной мечтой Великой Княгини Марии Павловны являлось видеть одного из своих сыновей на Российском Престоле".{153}
О всех этих сплетнях хорошо говорит наш поэт Александр Навроцкий:
Между тем наши неудачи на фронте и толки об измене так усилились, что Государь отдал распоряжение образовать совещание под председательством военного министра и с участием председателя Государственной Думы Родзянко и нескольких членов Думы с действительным положением вещей. Но кампания, поднятая Николаем Николаевичем против военного ведомства, так обострилась, что Государь, не веря в те обвинения, совершенно вздорные и пущенные с умыслом, конечно, против военного министра, решился расстаться с Сухомлиновым. Сделал это Государь, желая внести успокоение. Увольняя В. Сухомлинова, Государь написал ему ласковое прощальное письмо. Об этом пишет сам В.А. Сухомлинов:
«Увольняя меня 11 июня 1915 года, Государь писал из Ставки Великого Князя Николая Николаевича:
"Столько лет поработали мы вместе, и никогда недоразумений у нас не было. Благодарю вас сердечно за всю вашу работу и за те силы, которые вы положили на пользу и устройство родной армии. Безпристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников".
А что Он сам меня не осуждал, доказательством для меня был следующий эпизод: когда я сидел в Петропавловской крепости — бедный мой Государь находился в Тобольске — тоже в заточении. На одной из прогулок внутри Трубецкого бастиона, которая сопровождалась часовым, этот последний поспешно сунул мне в руку какую-то бумажку, в которой оказался небольшой металлический, круглый образок. На одной стороне его находилось изображение Богородицы с подписью:
"Обр. Тобольск. Бож. М.", а на другой — митрополит и надпись: "Св. Иоанн Митр. Тобол.".
Когда я уже был за границей, лицо, имевшее сношение с Тобольском во время нахождения там Царской Семьи, меня спросило, — получил ли я благословение Государя, которое послано было мне из Сибири? ...Для меня же это было драгоценным доказательством, что Царь убедился уже тогда в правильности своего утверждения, что безпристрастная история вынесет свой приговор ‘‘безпристрастный’’ и осудит, конечно, вместе с тем того преступного "Высочайшего", по росту только, к сожалению, "Дядю", предавшего последнего русского Царя и загубившего Россию..,»{155}
Вскоре после увольнения Сухомлинова началась так называемая "министерская чехарда", за которую так порицали Государя. При внимательном изучении этого вопроса мы увидим, что эта "чехарда" была вызвана тем же Николаем Николаевичем. Эта смена министров произошла, когда Государь был в Ставке, где на Него сильное влияние оказывал Николай Николаевич. Сознавая непоправимость положения в Галиции, высшие представители Ставки решили искать опоры в "общественности". Уступая не столько влиянию, сколько давлению Николая Николаевича, Государь заменил Сухомлинова Поливановым, которого не любил, которому не доверял, зная его интриги против Сухомлинова, заигрывание с Думой и про его дружбу с Гучковым. Но Николай Николаевич заигрывал сам с Думой и "общественностью", которая, как мы увидим значительно позже, состояла из очень большого количества "вольных каменщиков". В частности, дружба Поливанова с Гучковым была основана на том, что оба были "братьями" масонами. Я хочу сейчас провести параллель между тождественными событиями во Франции перед "великой" революцией и в России летом 1915 года.