"Здесь накопилось достаточно документов против Великого Князя Николая Николаевича. Пора покончить с этим вопросом".{175} 23-го августа был отдан следующий приказ:
Приказ Армии и Флоту 23-го августа 1915 года.
Сего числа Я принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий.
С твердой верой в милость Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты родины до конца и не посрамим земли Русской. Николай.
В тот же день был подписан рескрипт на имя Великого Князя с назначением его Наместником Кавказа на место уволенного на покой Воронцова-Дашкова. Николай Николаевич брал с собой Янушкевича как помощника по военной части и, с позволения Государя, князя Орлова, который до этого был начальником походной канцелярии у Государя, как помощника по гражданской части. Еще в Барановичах, куда приезжал Государь, возникла эта странная дружба Николая Николаевича с князем Орловым. Об этом пишет всегда хорошо информированный по долгу своей службы генерал Спиридович:
"Будучи в Барановичах, князь Орлов каждый день ходил к Великому Князю, часто с портфелем, и иногда они ездили вместе кататься на автомобиле. Все это знал и видел из окон своего вагона Государь. Он не скрывал иногда тонкой иронии, указывая лицам свиты за пятичасовым чаем на уезжающих друзей.
Знавшим характер Государя было ясно, что эта новая дружба не очень нравится Государю.
Слухи о какой-то интриге, которую как бы боялись называть своим настоящим юридическим термином, т.е. заговором, были столь настойчивы, что даже такой осторожный и тонкий человек, как Мосолов, и тот имел беседу с графом Фредериксом. Последний не хотел верить в серьезность слухов, называл их сплетнями и тогда так и решили во дворце, что это великосветская сплетня, пущенная князем Орловым. Но вот теперь, в настоящую поездку, в настоящий момент, в связи с пришедшими из Москвы сведениями об устранении Государя, слух о заточении Императрицы приобретал большой смысл и получал серьезный характер... В свите был развал. За князем Орловым тянулся полковник Дрентельн. Получалось дикое, ненормальное положение: самая ближайшая Царю его часть — Военно-Походная Канцелярия, была в оппозиции к Государю и Его Семье, а ее главный начальник — Главнокомандующий Императорской Главной Квартирой, Министр Двора, Фредерикс, который по должности должен бы и объединять и руководить всей свитой — был развалина.
Наш Дворцовый Комендант Воейков отлично понимал и всю ненормальность, и всю серьезность тогдашнего положения, и он горой встал за Государя и Царицу, хотя и понимал отлично их ошибки, особенно в отношении Распутина".{176}
Это было в конце июня, а после перемены Верховного Командования Спиридович записал:
"После отъезда Великого Князя стало как-то легче. Как будто разрядилась гроза. Кто знал истинный смысл совершившегося, крестились. Был предупрежден государственный переворот, предотвращена государственная катастрофа".{177}
Начальником штаба Верховного Главнокомандующего Государь назначил Главнокомандующего Северо-Западным Фронтом, генерал-от-инфантерии Михаила Васильевича Алексеева. В последнее время его многие критиковали и злые языки говорили, что он получил повышение, сдав все крепости. Многие из высших военачальников приветствовали его назначение, другие же, в особенности Рузский, резко порицали. Все сходились только на том, что Алексеев работящий и необыкновенно трудоспособный человек. Выбор его объясняли личной симпатией Государя.
Чрезвычайно интересны записи о. Г. Шавельского от 21 августа за два дня до смены Командования в Ставке, где находился вызванный туда генерал Алексеев. Оказывается Николай Николаевич перешел на "ты" с Алексеевым.
«Когда я вошел к Великому Князю, у него уже сидел генерал Алексеев. Великий князь сразу же обратился к нам.
"Я хочу ввести вас в курс происходящего. Ты, Михаил Васильевич, должен знать это как начальник Штаба; от о. Георгия у меня нет секретов. Решение Государя стать во- главе действующей армии для меня не ново. Еще задолго до этой войны, в мирное время, Он несколько раз высказывал, что его желание, в случае Великой войны, стать во главе своих войск. Его увлекала военная слава. Императрица, очень честолюбивая и ревнивая к славе своего мужа, всячески поддерживала и укрепляла его в этом намерении. Когда началась война, (...) Он назначил меня Верховным. Как вы знаете оба, я пальцем не двинул для своей популярности (? — В.К.), она росла помимо моей воли и желания, росла и в войсках, и в народе. Это безпокоило, волновало и злило Императрицу, Которая все больше опасалась, что моя слава, если можно так назвать народную любовь ко мне, затмит славу ее мужа... Увольнение мое произвело самое тяжелое впечатление и на членов Императорской Фамилии, и на Совет Министров, и на общество... Конечно, к должности, которую Он принимает на себя, Он совершенно не подготовлен. Теперь я хочу предупредить вас, чтобы вы, со своей стороны, не смели предпринимать никаких шагов в мою пользу... Иное дело, если Государь Сам начнет речь, тогда ты, Михаил Васильевич, скажи то, что подсказывает тебе совесть. Так же и вы, о. Георгий"».{178}