«И я, едва приехав, позвонил к Милюкову. Милюков сразу меня не узнал: я был в военной форме. Впрочем, и вправду я стал какой-то другой. С Милюковым мы были ни в каких личных отношениях. Между нами лежала долголетняя политическая вражда. Но ведь 26 июля (день, когда Государь был в Думе после объявления войны — В.К.) как бы все стерло. "Все для войны!" Но все же он был несколько ошеломлен моей фразой:
— Павел Николаевич... Я пришел вас спросить напрямик: мы — друзья?
Он ответил не сразу, но все же ответил:
— Да... кажется... Я думаю... что мы — друзья...»{190}
Затем Шульгин описывает разговор с Милюковым. Милюков говорит:
"С одной стороны, надо, чтобы те люди, которых страна считает виновниками (чего? — В.К.), ушли... Надо, чтобы они были заменены другими достойными, способными — людьми, которые пользуются общественным довернем — что ли... Не может же, в самом деле, совершенно рамольный (от фр. ramolli — слабоумный)Горемыкин быть главой правительства во время мировой войны... (Клемансо был ровесником Горемыкина — В.К.). Западные демократии выдвинули цвет нации на министерские посты..."{191}
"Дело ясно: надо позвать кадет и предоставить им сформировать кабинет. Собственно говоря, почему этого не сделать?"{192}
«Родзянко несет свой авторитет председателя Государственной Думы с неподражаемым весом. Это его достоинство и недостаток. "Цукать" министров с некоторых пор сделалось его потребностью».{193}
"Генерал Поливанов, военный министр, человек умный, задумчивый и большой дипломат".{194}
«Правительство обвинялось "в измене"».{195}
"Эго слово повторяет вся страна. Если мы (Блок) откажемся от него, мы не скажем того, что нужно, того, что от нас ждут..."{196}
«В конце концов победило компромиссное решение. В резолюцию все же было включено слово "измена", но без приписывания измены правительству со стороны Думы. Было сказано, что действия правительства, нецелесообразные и нелепые и какие-то еще, привели, наконец, к тому, что "роковое слово измена ходит из уст в уста..."»{197}
И все же, правда изредка, у этого "народного представителя" (Боже, кто только не лезет в эти представители, а народ тут совсем не при чем!) бывают минуты просветления:
"В минуты сомнений мне иногда начинает казаться, что из пожарных, задавшихся целью тушить революцию, мы невольно становимся ее поджигателями. Мы слишком красноречивы... мы слишком талантливы в наших словесных упражнениях. Нам слишком верят, что правительство никуда не годно..."{198}
В этих последних словах Шульгина дан совершенно точный анализ деятельности Прогрессивного блока — поджигатели. Милюков был сознательным врагом существующего строя, Родзянко — явно ограничен, а такие люди, как Шульгин... мне не хочется называть его, как он этого заслуживает, но порядочные люди "Шульгиным" руки не подают.
В ответ на это притязания "блока" Государь поручил И.Л. Горемыкину объявить перерыв думской сессии. Государь считал, что министры ответственны перед Монархом, а не перед "обществом", всегда изменчивым в своих настроениях. А член Государственного Совета В.И. Гурко, этот, по утверждению Архимандрита Константина, "один из лучших сынов ушедшей России, один из столпов ее государственного строительства",{199} осмелился сказать, намекая на "хлыстовство" Распутина:
"Нам нужна власть с хлыстом, а не власть, которая сама под хлыстом".{200}
Съезды земского и городского союза отправили депутации к Государю для передачи резолюции, требующей смены правительства. Конечно, Государь их не принял. Вскоре Государь совершенно ясно заявил на заседании Совета министров в Ставке, что все силы страны должны быть посвящены ведению войны, а не политической борьбе. Министры, которые стояли за уступки блоку, должны были уйти. Таким образом были уволены Самарин, Щербатов, Кривошеин и Харитонов.
О Кривошеине надо сказать несколько больше. Очень способный, сотрудник Столыпина, он одно время готовился Государем к занятию поста Председателя Совета Министров. И вот началась "тайная интрига" Кривошеина против Горемыкина.
Государыня в своих письмах к Государю называет Кривошеина "тайным врагом, действующим исподтишка", работающим "заодно с Гучковым", "он виляет, и левый, и правый..."
Великий Князь Андрей Владимирович в своем дневнике от 11 июня пишет:
"Уже теперь поговаривают, что Кривошеин орудует всем и собирает такой кабинет министров, однотипных и одинаково мыслящих, который был бы послушным орудием у него в руках. Направление, взятое им, определяется народом, как желание умалить власть Государя. Об этом очень открыто говорят почти все".{201}