26. Конечная убедительность художественного текста (как и философского) зависит от того, насколько писатель приходит к формулировке некоей высшей Правды жизни [5]. Например, то, что по разным углам Петербурга в свое время лежали (и до сих пор лежат) различные прибитые реалиями люди — это факт; то, что им в голову приходят самые мрачные мысли — это тоже факт, а то, что кому-то из этих людей может прийти (здесь писатель, отталкиваясь от фактов, выдумывает новую фактичность) в голову мысль: «Тварь я дрожащая или право имею?» — это следствие выборки из этих фактов самого существенного — формулическое выражение с отчаянием ищущего какого-то (предопределенно уродливого) выхода мышления. Далее же вокруг этого сущностного факта и выстраивается (выдумывается) вся фактичность романа. Раскольников вымышлен, но, увы, крайне убедителен. Это — Правда.
27. Таким образом, литература отличается от философии только манерой подачи материала (писатель лепит образ, мыслитель схватывает реальность в понятии) — в смысле же поиска Истины они почти близнецы-братья. В этом я полностью согласен с Белинским:
«Видят, что искусство и наука не одно и то же, а не видят, что их различие вовсе не в содержании, а только в способе обрабатывать данное содержание. Философ говорит силлогизмами, поэт — образами и картинами, а говорят оба они одно и то же. Политико-эконом, вооружась статистическими числами, доказывает, действуя на ум своих читателей или слушателей, что положение такого-то класса в обществе много улучшилось или много ухудшилось вследствие таких-то и таких-то причин. Поэт, вооружась живым и ярким изображением действительности, показывает, в верной картине, действуя на фантазию своих читателей, что положение такого-то класса в обществе действительно много улучшилось или ухудшилось от таких-то и таких-то причин. Один доказывает, другой показывает, и оба убеждают, только один логическими доводами, другой — картинами. Но первого слушают и понимают немногие, другого — все».
28. Впрочем, вру, увлекся, исправляюсь. Я не совсем согласен с Белинским (и с самим собой, в тот момент, когда я «полностью» согласился с Белинским) и несогласие это достаточно существенное, чтобы не считать его чисто формальным. В отношении различия между «показывает» и «доказывает» рассуждение Белинского безупречно (разве что слово «объясняет» в отношении философии уместнее слишком «математического» слова «доказывает»), но само различие между «показывает» и «доказывает» слишком велико, чтобы утверждать принципиальную «одну-и-тожесть» речи писателя и речи философа. Да и всякий читатель слишком хорошо понимает насколько все-таки философские книги отличаются от художественных, так что есть и такие читатели, которые, любя художественную литературу, на дух не переносят философии, и наоборот. Отношение же самих писателей к философии и философов к литературе — отдельная интереснейшая тема, которую, правда, уместно будет разобрать в отдельном же рассуждении.
29. Главное отличие литературного «показывает» от философского «объясняет» состоит в том, что в философии факты играют подчиненную роль — в значительной степени они вообще остаются скрытыми от глаз читателя. Философ прибегает к фактам (если он вообще это делает), только чтобы подтвердить то или иное сформулированное общее положение. В литературе не так. Именно в силу того, что литература «показывает» реальность, она показывает в первую очередь фактичность реальности. В литературе доминирует именно фактичность, но фактичность эта особенная — выдуманная, центрированная по сущностным фактам, которые и выполняют роль обобщающих тезисов. Писатель пишет выдуманными фактами, философ — обобщениями фактов реальных. Отсюда есть разница между понятиями «Правда жизни» и «Истина», хотя я и употребляю их в данном тексте преимущественно синонимично. Но Правда жизни, это именно такая Истина, которая выводится из данной писателем вымышленной фактичности (факты, ранее непосредственно определяющие истинность (в реальности), теперь, превратившись в фактичность, определяют Истину опосредованно); Истина же (философская) словно бы возвышается над реальными фактами, которые и остаются где-то там, далеко внизу [6]. Итак, Правда жизни — эта Истина, опосредованно дающаяся в связи с непосредственно видимой нами фактичностью.
5
Да, вы можете сколько угодно смеяться надо мной, но я не выведу никакого другого сущностного критерия оценки художественного реалистического текста, кроме уже сто раз утвержденной Правды жизни. В ней все – что в жизни, что в литературе. Насколько есть Правда в жизни человека – настолько он и есть; насколько есть Правда в литературе – настолько она и воспринимается не как набор букв или развлечение, но как нечто -
6
Это вовсе не значит, что я ставлю под сомнение философскую Истину – повторюсь, дело лишь в том, что в случае с Истиной мы видим в первую очередь обобщение, а не то, что обобщается.