— Жалеете, что из столицы уехали?
Она снова пожала плечами:
— Не особенно. Здесь все-таки родной город…
— Мне кажется, я вашего отца знала.
— Все может быть. Он работал в больнице скорой помощи, заведовал приемным отделением.
Я почему-то вдруг сразу вспомнила Алексея Максимовича Калмыкова — высокого, сухощавого, с тяжелым профилем и кустистыми бровями. Он всегда так стремительно передвигался по коридору отделения, что полы его халата летели сзади как крылья, и я отчетливо помнила этот момент. Калмыков умер лет семь назад от инфаркта прямо на работе.
— Странно, что я раньше об этом не вспомнила.
— Может, оно и к лучшему, — с грустной улыбкой отозвалась Инна. — Мне вот сегодня дочь заявила, что быть Калмыковой в нашем городе — наказание, особенно если учишься в медицинском институте.
— Подозреваю, что Галина Григорьевна Ганченко особенно придирчива? — предположила я и не ошиблась — Инна кивнула:
— А то… да вы наверняка тоже через это прошли, как и я.
— Наверняка! — заверила я и даже поежилась, вспомнив Три Гэ, как мы называли заведующую кафедрой неорганической химии. К детям врачей она придиралась с такой силой, что редкий из нас сдавал проклятую неорганику с первого раза, и меня эта участь тоже не обошла.
— Я не понимаю, как у Майи Михайловны могла получиться такая бестолковая дочь! — негодовала Ганченко, с видимым удовольствием выставляя мне в зачетку неуд.
Я рыдала всю дорогу домой, потому что зубрила билеты неделю, просыпаясь ночами в холодном поту, а в итоге получила два дополнительных вопроса из курса для специалистов химической отрасли, а вовсе не медицины, на чем и засыпалась.
Мама, кстати, отнеслась к этому совершенно спокойно и даже равнодушно:
— Ганченко просто ненавидит тех, у кого есть дети. Это нам она мстит, а вовсе не вам, потому что своих у нее нет, она всю себя посвятила преподаванию, а мы вроде как отвлекались от медицины, чтобы потомством обзавестись, такая вот странная логика. Не обращай внимания, пересдашь.
Я действительно пересдала, но Галина Григорьевна, выходит, все еще преподавала и продолжала тихо гнобить детей из медицинских династий — ничего не поменялось.
— Как вам работается, Инна Алексеевна? — спросила я, когда мы уже подошли к административному корпусу.
Калмыкова пожала плечами:
— Хорошо. В принципе, если знаешь работу, то место ведь не так важно… — И тут она как-то съежилась, словно спохватившись, что сказала лишнее, забормотала, глядя на выложенную брусчаткой дорожку: — То есть… я имела в виду, что… в общем…
— А вы правы, Инна Алексеевна, — прервала я. — Когда человек профессионален, то работа у него на первом плане, а потом уж все остальное. У вас операции сегодня?
— Да! — с облегчением выдохнула она. — С Мажаровым и с Авдеевым.
— Отлично. Тогда не буду задерживать, готовьтесь к обходу.
Мы уже вошли в здание, и Калмыкова побежала направо, к лестнице, ведущей в гардероб, а я поднялась к себе в кабинет.
Чем-то она меня настораживала, эта маленькая женщина с короткой стрижкой и вечно испуганными глазами. Мне постоянно казалось, что Калмыкова оглядывается, даже когда идет по коридору с кем-то из коллег, словно ждет нападения. Но я видела, какой она становится в операционной, когда дает наркоз и потом следит за состоянием пациента на столе — это была совершенно другая Инна, собранная, четкая, без единого лишнего движения. В последнее время Матвей полюбил работать с ней и все чаще просил поставить ему анестезиологом Калмыкову, а уж мой муж умел ценить профессиональные качества.
Но меня все равно не покидало это странное чувство, которое я испытывала всякий раз при взгляде на Инну Калмыкову.
Надо все-таки с Иващенко поговорить еще раз, вдруг я что-то упустила. После случая с Полиной Ненашевой я стала опасаться всякого рода странностей у своих врачей — в последнее время в моей клинике и так происходит слишком много, и ставить под удар репутацию, а то и вовсе лицензию я не собиралась. Лучше перестраховаться, чем потом опять разгребать последствия.
Семен
Миновав лесной массив, он уперся в огороженную территорию со шлагбаумом. Пришлось показать паспорт и потом минут десять ждать, пока охранник выяснит, можно ли впустить странного человека на мотоцикле, представившегося хирургом Кайзельгаузом. Наконец шлагбаум поплыл вверх, а охранник, высунувшись из окошка, объяснил, как добраться до гостевой парковки.
— Сильно только не газуйте, здесь все же клиника, — предупредил он, и Семен кивнул.